В моём папе жила настоящая, тихая мудрость, ибо мудрость громкой не бывает. Он рассказывал стихи и сказки негромким голосом, но не настаивал на своих суфийских убеждениях, да я и не интересовалась. Лишь вскользь запомнила, что после смерти наступает зима души, и не будет ни рая, ни ада, и в этой зиме окажется столько красоты, сколько душа позволила создать себе при жизни. Папа говорил, что душа вечна, и это тоже казалось мне одной из его светлых сказок, похожих на сны, рассказанные утром.
Умер папа, а зима души наступила для меня. Не к кому больше было прийти и просто посидеть рядом, наслаждаясь улыбчивой тишиной. Мир оказался полным других людей, укрытых саванами приспособленческих оболочек, многослойными масками и совсем не тёплыми улыбками. Я была не готова ни к наглой настырности дяди, приехавшего захватывать и повелевать; ни к школьным дрязгам; ни к интригам мадам Беттарид и необходимости приспосабливаться.
Мне так нравится людям верить! Но вдруг я обнаруживаю себя скрывающей и говорящей полуправду. И от этого мне плохо. Может, я отравилась неправдой? Собственной уродливостью души? Ибо что есть сомнения в любимом человеке? Постоянное чувство витающего рядом обмана? Может, это я лгу себе и всем, выискиваю, подозреваю, придираюсь? И я далеко не так хороша, как привыкла думать?
Имела ли я право говорить Лембиту об артефактах в доме мадам Беттарид, если она настолько мне доверилась? Предательство ли это? С другой стороны, разве правильно пользоваться похищенными украшениями? А если Катрин не знала? Где эта мера правильного и неправильного? И откуда это ощущение, что мной воспользовались, необъяснимое и неуклюжее?
Перо Богини Истины Маат существует только в мифах, но я сама, как страж весов Анубис в царстве мёртвых, сейчас взвешивала своё сердце.
Финн мне писал периодически ласковые слова я посылала ему смайлики или ответные «Люблю», изнывая от вины и чувства измены. Попытка защитить себя показалась проявленным эгоизмом. И как я могу требовать от кого-то преданности, если не проявляю её сама?
Он позвонил мне по видеосвязи перед концертом и обеспокоился, что я сама не своя.
Да, я предательница… Но сказалась просто больной.
Окончательно утонуть в дискомфорте, компенсированном шоколадными батончиками и пепси-колой, мне не дала примерка. Арина отвезла меня в Дом Моды любимого Катрин кутюрье. И в фешенебельной примерочной с огромными зеркалами, постаментом и бесконечными вешалками сам мсьё Ральф, высветленный, манерный, нелепый и гениальный, кружил вокруг меня, как кот вокруг сосиски. Набрасывал мне на плечи бесподобные ткани, драпировал меня, как статую, и бесконечно восхищался.