Однако сын-то утих, но друзья-приятели (соседи по дому и двору) утихать не хотели. Илья стал приходить побитый, причем били его все, кому не лень. Он же со своими принципами (не бить девочек, не бить младших) не отвечал на драки. И однажды случилось так, что я сама подвигла сына на драку. Случай был (для нас) дикий. Соседский мальчик испортил кепочку сына (да и ладно бы), и к тому же помочился в нее, а заодно и на Илью. Сын пришел домой невменяемый, с испорченной мокрой кепочкой и мокрый сам. Кепку я отнесла матери хулигана на стирку, а сына научила, как ударить так, чтобы и не навредить здоровью соперника, и проучить того. Я сама отправила своего мальчишку драться. И он подрался. И победил, проучив хулигана, который, к тому же, пользовался авторитетом среди поселковых ребят
Моего ребенка «зауважали», по крайней мере, сверстники, ребята помоложе его и чуть постарше наскакивать на него перестали. А с теми, кто был гораздо старше возрастом и забавлялся тем, что колотил детвору, я ходила разбираться сама и предупреждала их: если не прекратят избивать малышей, то обращусь с заявлением в милицию. Пока что действует. «Маменьким сынком» Илью никто не дразнит, поскольку я не ругаюсь с дерущимися дяденьками, а просто ставлю их в известность, что не позволю бить того, кто моложе и не может дать отпора. А кроме того, пусть знают, что и на их силу может найтись сила, куда более грозная, чем «одна материнская». Когда сын приезжает на выходные домой, то обходится без конфликтов и драк. А в новой школе драться не принято, драчуны могут поплатиться за драки: их исключат из школы.
К сожалению, подобная страсть нас не миновала. Мой сын «фанател» по двум вещам — футболу и музыке; Случалось такое увлечение всегда на летних каникулах. Все местные приятели по чему-то да «фанатели». Пообщавшись какое-то время с ними, мой сын заболевал. Начинался «мильон терзаний»: купи ему футбольную форму с номером там кого-то, купи ему футбольный мяч, купи ему футболку с изображением лидера какой-нибудь рок-группы. Но этим не кончалось.
Сын мой исписывал целые тетради названиями и эмблемами футбольных команд, вел число проигрышам и победам своих фаворитов, выпрашивал у меня деньги на какие-то футбольные журналы. Он мог говорить только о футболе, футболистах, матчах, кубках. Мечтал попасть в Москву на какой-нибудь матч и завидовал тем фанатам, которые кочевали вслед за обожаемыми командами по разным городам.
Он целые дни проводил на стадионе, приходил нередко побитый и неизменно злой: то его ударили, то они проиграли, то его не взяли в команду. Стал приставать ко мне, чтобы я побрила его наголо. Этому я сопротивлялась как могла, но тщетно. Тогда побрила его, подвела к зеркалу и показала, какой он теперь страшный: уши торчат, голова, как куриное яйцо, а в воскресенье идти к Литургии и исполнять послушание. Вот он покрасуется-то лысый и в стихаре. То-то у него будет благолепный облик, то-то порадуется приход на своего алтарничка. Он делал вид, что ему вроде бы и все равно, но внутренне был смущен, я это чувствовала. Я же продолжала: рассказала, что в Ветхом Завете бритье наголо считалось признаком нечистоты, что всякий, осквернивший себя, просто обязан был побрить себя наголо, чтобы все знали, что этот человек нечист, и не прикоснулись бы к нему невзначай. Больше сын наголо не брился. А кроме того, объяснила мальчику, что нынешние бритоголовые молодые люди — это новые фашисты. Тебе, правнуку погибшего на войне с фашизмом прадедушки, вдвойне должно быть стыдно. А как христианину — втройне, даже во сто крат.