Бродячая музыка (Рубинская) - страница 18

отошло, отпустило, и выступил рай
в том небесном углу, где хотела гроза быть.
И такой наверху расстелился уют,
и такие на землю упали приветы —
малолетние певчие слабо поют
и малиновый звон раздаётся при этом!
Кабы я не взошла на родное крыльцо,
не вгляделась в любимые пристально лица,
а смогла за мотив неземной ухватиться,
распылившийся медоносной пыльцой...
Не просись, хоть вторым концертмейстером, в рай.
На земле для людей под сурдинку играй.

Кларнету Юры Бабия

Ты просто цилиндрическая трубка,
ты дудка голая в серебряной оправе,
твои чудные клапаны и ямки —
нисколько не искусство. Ты пуста.
Лоскутик невесомый волокнистый
в тебя вставляют — тросточку, камышик,
но музыкой тебе не обернуться,
пока не ляжешь мальчику в уста.
Зашепчутся испуганные кони,
запрядают всполошенные пальцы,
захлещет ветер дивного дыханья,
и полая свирелевая плоть,
вибрируя на самых низких звуках,
взвиваясь на крикливые верхушки,
источенная стонами и влагой,
захочет мой рассудок обороть.

О музыке к любви

Время струит ли себя не спеша,
дети ли нежности ищут украдкой,
или тоскует младенец-душа,
ноет, болит, задыхается сладко?..
Света былинки, как блики любви,
плавают в солнечном коридоре.
А человек моё сердце сдавил,
кровь мне замедлил, дыханье ускорил.

Летний облик лирики

Мой дом, конечно, крепость
с шёлковой подкладкой,
где музы-девочки живут,
с утра играют в прятки,
в зелёное и жёлтое. Они
кладут мне сферу звука
на колени.
Толкаются берёзовые тени.
Настали лиственные яблочные дни.

Похвала арабским садам

Марине и Володе

Мавританский газон? — Это чудо чуток попозднее
расцветёт, пораскинет весёлых пестрянок мазки.
А пока одуванцы с нарциссами — кто их роднее? —
на сверкающих травах рассыпались, жарки, резки...
Единицы, соцветья, палестинки, лужайки, поляны:
сыпью солнечною весёлой горит медонос.
Вспыхнет всполох-июль, и охряным, лазоревым, рдяным —
как в испанских дворцах? у эмиров? — зажгутся вразброс.

О глядящем в небо из сетей гамака

Гамак — цитадель сумасшедшего счастья,
гамак изобрёл очумевший святой,
стоявший на камне в любое ненастье,
голодный, немотствующий, холостой...
Когда от молитв онемели колени,
он принялся в кущах лианы искать,
бродя по тропинкам козлиным, оленьим,
чтоб нитей из гибкого стебля наскать.
Затем, заплетая зелёные верви,
отшельник придумал ячеистый план:
две гибких лозины в пылу инженерном
сетями с молитвой обвил капеллан
молитвенных бдений. Скупой изначально
на ласку души, обручённый уму,
небесную долю обрёл для печальных
очей, что когда-то лишь снилась ему.


* * *

Ах, только птицы и цветы,