Стена моего путешествия (Салв) - страница 6

О, бедный, несчастный, терзаемый, преступный и счастливый Гумберт Гумберт, беспредельный и плачущий мистер Розуотер, заставляющий "начинать думать" патер Браун, так и не нашед- шая полной любви форсайтова Ирэн. О, люди! Всё одно!

P.S. Я закончил писать рассказ о Жинолле, позвонил Ирине и тут же прочёл ей написанное. Я сказал ей, что, чем больше у че- ловека времени на раздумье, тем дальше он от мысли о самоказ- ни. Ирина же раскрыла другую, вторую, сторону: я-де отсчиты- ваю время до десяти и поэтому без семнадцати десять "больше", чем без пятнадцати. Но если вести отсчёт по времени текущему, то больше времени подумать было до без пятнадцати, а не до без семнадцати. И следовательно, изложенное приобретает обратный смысл.

Давайте попробуем влезть в шкуру Жинолла... Да не думал он ни о чём! Не мог думать! Ему тогда что минута, что час. Не мог он думать - НИ-О-Ч?М! Решение уже сидело в нём - в его голо- ве и теле. То решение, к которому он шёл, созревая, как плод, который видел и дождь, и солнце, и грозу, и ветер, и небо, и всё вокруг - и стал, каким стал. Наш Жинолл (уже наш, а не мой) всего лишь оружие. Просто Боливар, как известно, выносит только одного. Такая, видите ли, привычка...

Позвольте мне смелость посвятить строки о Жинолле арестан- ту, которого незаконно обвинили в пропаже денег из кассы бан- ка, а также автору "Дорог, которые мы выбираем". Интересно, он и вправду не брал денег из той злополучной (а может, и нет) кассы?

15

- Данечка, мне двадцать пять. Я хочу замуж, хочу детей, дом, спокойствие.

Я хочу, чтоб во мне потихонечку светился огонёк.

Понимаешь?! Потихонечку... Огонёк, а не пламя, которое взрывается, а потом гаснет. А потом надо вновь разводить костёр.

- А как насчёт жить? - спросил я.

- А я хочу так жить...

16

Сейчас пишу книгу - книгу моих чувств. Мне двадцать пять. Как хорошо, что была юность. Я так счастлив, что была юность! Она и сейчас ещё немножко есть. Она всегда немножко будет.

У человека должны быть воспоминания. Это, когда откидыва- ешься в кресле и закрываешь глаза. А ещё должны быть воспоми- нания, когда едешь один в машине и ничего вокруг, кроме тишины да тебя самого. Надо следить за дорогой, поэтому особо не размечтаться, и тогда приходит фон воспоминаний. Хочется верить, что меня сейчас понимают,- пусть каждый на свой лад (как же может быть иначе?!). Давайте простим себе всё плохое и хорошее. Мне двадцать пять... Хорошо, что была юность.

*****

Легче всего сказать: "Бог".

Труднее - всё сделать и сказать: "Бог".

Труднее всего - всё сделать и не сказать ничего.