Однажды она отправилась вместе с детьми в торговый центр за всякой ерундой. Застряли в магазине бытовой техники: покупали новый блендер, таблетки для посудомойки, еще что-то… Почему вдруг Инна решила, что ей необходимо во что бы то ни стало приобрести хлебопечку, вспомнить потом она не могла. Но факт: Инна купила ее и полночи сидела в интернете, изучая инструкцию, рецепты, тонкости хлебопечения в домашних условиях. Неделю она тестировала новую машину. Дети таскали в садик сэндвичи на домашнем хлебе, а в выходные Инна созвала в гости соседских малышей, напекла разных вкусных булок и потчевала ими ребятню в перерывах между беготней и толкотней на батуте в их маленьком садике.
Теперь большую часть времени она проводила на кухне. И через две-три недели поняла, что автоматическая хлебопечка, куда ты просто забрасываешь ингредиенты и ждешь, когда она все сделает сама, ей наскучила. Инна затеяла печь хлеб вручную: читала про опару, тесто, муку и дрожжи… Позвонила бабушке, маминой маме, та выросла в деревне, как будто бы она рассказывала, как это нужно делать. Оказалось, нет, бабушка сама хлеба не пекла, не успела научиться у своей матери. Зато рассказала историю: «А вот твоя прабабушка, моя мама, хлеб пекла с пятнадцати лет. Она с младшими одна осталась, мама у нее рано померла, отца и дядьев забрали… Она и осталась на хозяйстве. И хлеб сама выучилсь печь. Бывало, говорит, встану, ночь еще, братишки, сестры спят, а мне надо печь. Реву, говорит, страшно мне одной, силенок не хватает, злюсь, но бью руками по тесту, в голос кричу, мамку зову. И вот так, говорит, всю свою беду, весь своей страх хлебу и выплакала, и ничего, выжила вот».
Внутри Инны, когда бабушка закончила, кто-то отчетливо сказал: «И ты выживешь, ничего».
Теперь она, как прабабушка Ефросинья, вставала почти ночью, спускалась в холодную кухню, включала свет только над столом, колдовала с дрожжами, молоком и мукой. Как только дело доходило до того момента, когда тесто надо было месить и мять, волна горечи и злости накатывала на нее. Слезы, горькие и злые, капали на посыпанную мукой доску, в тесто, на руки… Инна ревела, лупила и била по тесту и, как в кино, проносились перед ней кадры из ее жизни. Вот старые, старательно забытые: отец и мать ругаются в спальне, а Инна, стараясь не заплакать от страха, сидит на кухне; вот зал суда, зеленые стены, Инну мутит и знобит, а судья бесстрастным голосом спрашивает у нее, с кем она хочет остаться жить. «С мамой», – шепчет Инна и тут же натыкается на колючий взгляд отца… А вот воскресный обед в ресторане с новой семьей отца, и его новая жена советует Инне выбрать «что-нибудь полегче» и многозначительно смотрит на округлившуюся фигуру девочки. «Гадина», – вырывается у Инны, и ее кулаки перемешивали плотную массу теста с такой силой, как будто это и было сдобное тело отцовской жены…