И мне совершенно не хотелось уточнять, что именно. Я невероятно отчётливо ощущала силу Ренельда где-то внутри и неизвестно на каких осколках разума ещё продолжала сопротивляться. Но отрывистые, почти беспорядочные прикосновения его губ к моей коже заставляли сладко вздрагивать и замирать. Каждое — словно маленькая прохладная вспышка: на ключице, и чуть выше. На плече, шее, губах. И снова на груди.
— Да пустите же! — я вцепилась в одежду месье обезумевшего дознавателя и тряхнула его так, что у самой клацнули зубы.
Он шало моргнул, почти невидяще глядя в моё наверняка раскрасневшееся лицо.
— Очнитесь, ну! — рявкнула я, с возрастающей уверенностью сползая с его коленей. — Это из-за заклинания!
Я сильная! Я смогу! И никакая привязка не сумеет заморочить мне голову! Проклятье Первородных, как меня мажет-то…
— Какого заклинания? — ещё немного взбодрился Ренельд.
Он сразу убрал руки, теперь никак меня не задерживая. На миг показалось, и вовсе оттолкнёт. Это было бы неплохо, хоть и унизительно. Но гораздо унизительнее растекаться невразумительной массой по его груди.
— Заклинание, что было написано там, — на листе, — я наконец встала на подрагивающие ноги и даже отправила юбку — со всем возможным в такой ситуации достоинством. — Я нашла тайник.
— Так почему не разбудили сразу?!
Кабы это было так просто, месье уставший-вусмерть дознаватель! А вот нечего баловаться со всякими сомнительными настойками. Откат от них порой и правда тяжёлый. Это мне ещё бабуля рассказывала.
— Пожалела… Видимо, зря, — я фыркнула, отходя ещё на шаг.
«Да-а… Ты дал жару, Рен! — вдруг отчётливо прозвучало у меня в голове. — Я даже заволновался, что совсем крышей поехал. А заклинаньице любопытное. Граф д’Амран время зря не терял. Возможно, в этом что-то есть».
Я застыла, вытянувшись и опасаясь, что тоже сошла с ума. Что мы с его светлостью взяли и рехнулись напару.
— И что, я был совсем плох, да? — уточнил у меня Ренельд. Кажется, ничуть не виновато.
Он встал, озадаченно озираясь кругом, а затем нагнулся за найденной мною папкой. Раскрыл её и наморщил лоб, заглянув под верхний пустой лист.
— Нет, вам, кажется, было очень хорошо, — едко отозвалась я, стараясь раньше времени не выдать, что слышу не только его. — В отличие от меня.
— Всё как в тумане… — герцог тряхнул головой.
«Ты был в ударе. Или угаре, — снова ехидно пророкотало со стороны Лабьета. — Так сразу и не поймёшь. Но Конфетка подтаяла — это точно».
Так это, значит, я — Конфетка?!
Интересно, а каково мнение его светлости на этот счёт? Он поддерживает своего хвостатого напарника в таком определении меня?