– Вы понимаете, Арсений Андреевич, – свистящим шепотом осведомился Петрохан, – что может значить подобная утрата?
Арсений-то понимал.
– И вы еще смеете утверждать, будто я сам забрал документ такой важности! Идите и найдите его! Немедленно!!! Чтобы через час он был на моем столе!
Закревского как ветром сдуло. Он стоял на лестнице красный от гнева и хватал губами воздух. Всех собак хотят повесить на него! Пойти и сейчас же сказать князю, что он думает по поводу такого руководства! Но Волконский под пыткой не признается, что сам потерял план. А главное – этим не поможешь. Государь, должно быть, спешно требует бумагу. Отчего у Петрохана в костях трепет. Ну, чем заклеить царские очи, Арсений, пожалуй, знал. Однако сим дело не закончится. Надобно искать план.
Вернувшись к себе в кабинет, крайне злой и расстроенный генерал достал из секретера аккуратные черновики искомого документа. Вот, у него даже побочные материалы сохранены в надлежащем порядке. Он не какой-нибудь… Одернув себя, чтобы не расходиться, Арсений вызвал одного из секретарей – престарелого и весьма опытного Порфирия Федосеевича, служившего еще во времена матушки-царицы – и посадил у себя за приставной столик, велев вторично переписать набело текст плана. На настороженный взгляд чиновника ответил просто: «Князь кофием залил. Надобно переделать». После чего запер старика в своем кабинете, а сам вышел в канцелярский коридор продышаться.
Грудь теснила обида. Начальник пытался свалить на него упущение по должности. И какое! Да еще накричал. Трус и солдафон. Право слово!
Внимание Закревского привлекла толпа писцов, толкавшихся у одного из окон. «Вон, вон пошла! – тараторили они. – Где?» Решив, что речь вновь о Толстой, Арсений глянул на улицу. По двору брела женщина в роскошной шубе из черно-бурой лисы, но с непокрытой головой, что было неприлично. Она воровато озиралась по сторонам и вдруг, заметив поленницу, метнулась к ней, схватила обледенелое полешко и спрятала за пазуху. Раздался дружный смех. «Во дает!» Приказные были в восторге. «Глядите! Глядите! Комедия!»
Арсений вновь бросил взгляд во двор. Из двери черного хода пулей вылетел Волконский. Он догнал женщину, схватил ее за руку, отобрал полено, отшвырнул и, обняв несчастную за плечи, повел прочь. У устья арки виднелась карета. Даже сквозь двойные рамы был слышен гневный окрик Петрохана кучеру, а потом уже едва различимые слова: «Я же приказывал смотреть за княгиней!»
– Что это? – не понял Арсений.
– Супруга его высокопревосходительства, – отозвался один из адъютантов, хорошенький мальчик Белосельский, тоже подошедший к окну и лыбившийся на неприглядную сцену. – У нее бывают провалы в памяти, не помнит, кто она, воображает себя нищей. В театр не ходи! Дома бриллианты можно ложками есть. А она сахар по карманам прячет, корки хлебные. Иной раз даже во дворце. Князь велел слугам за ней приглядывать, но тут не уследишь. Когда ее светлость в памяти, она очень строга. Не посмеют же дворовые спрашивать, куда хозяйка поехала.