Нет, надобно было как-то выбить из ее головы память об оном сердечном друге. Князь удивлялся, как императрица могла так продолжительно продержаться без мужской ласки? По ней было видно, что она все еще не в себе. Не хотела, как прежде, румяниться, надевать украшения. На мужчин, даже весьма красивых, никак не реагировала. Скорее, они ее раздражали. Опричь того, она могла часами простаивать у могилы Ланского.
Князю необходимо было ехать заниматься делами Новороссии, но оставить ее он не решался, понеже с государыней случались редкие, но продолжительные дни полного унынья.
Екатерина полагала, что ее приватная жизнь закончена навсегда, понеже медленно приходя в себя, она ни на минуту не забывала свою последнюю любовь. Ушли безвозвратно ее нежные и глубокие чувства, о каковых может мечтать любая женщина. Все ушло вместе с Сашенькой и более такового счастья у нее не будет… Но, право, как все тщатся убедить ее не хоронить себя заживо! Нет, она, конечно же, еще послужит родному русскому народу…
Екатерина уговаривала сама себя, что постепенно она найдет в себе силы вернуться в свое обычное состояние и все наладится. Перелистывая бумаги, она вдруг вспомнила слова Светлейшего о представлении ей новых претендентов на роль будущих любимцев и горько улыбнулась. А что? Трудно поверить, но, скорее, оное предложение и есть выход из ее затянувшегося на целый год черного периода жизни? Поморщившись за свои глупые, предательские, по отношению к Саше, мысли, Екатерина отогнала их куда подальше. На глаза попался конверт с письмом от генерал-майора Бушуева, коий опекал ее сына, Алексея Бобринского, покуда он был в Париже, где продолжал свое обучение. Распечатав его, императрица принялась читать его с аттенцией.
Бушуев жаловался, что Алексей не желает подчиняться ему даже, как старшему по чину, связался с людьми сомнительного толка, вроде французского маркиза Вертильяка, побывал у, недавно вернувшегося из России, Калиостро. Алексей к тому же задолжал капитану маркизу де Феррьеру полтора мильона ливров. На оном месте, Екатерина гневливо сдвинула брови: что ж, по всей видимости, благонравие и благоразумие отсутствует у ее сына, надобно принимать скорые меры! Не желает сие дитя подчиняться правилам воспитания, хотя они – суть первые основания, приуготовляющие людей быть гражданами. Что же учинять в таковом случае? Видать, ей хоть песни пой, хоть волком вой, что тут поделаешь? Не в Сибирь же, али острог слать собственного сына?
Екатерина откинулась на спинку стула. И жалко своего ребенка, она его любит и всяко заботится, но он, как видно, не оправдывает ее надежд. А ведь умен, красив, статен! Все при нем! Однако, «хоть тресни синица, не быть ему журавлем!»