Как-то раз я мимоходом упомянула «Бит по биту» в беседе с доктором Кэй. Мы тогда разговаривали о Холлоуфилде и о том, как мало я его помню. Она подняла ладонь, нахмурила брови и сказала:
— Давай-ка поговорим об этом магазине и о том, что он значил для твоего Отца.
— Магазин ему не нравился, — сказала я. — Думаю, это более чем ясно.
— А почему, как ты считаешь?
— Потому что его собственное начинание провалилось. Он просто завидовал.
— А может быть, этот магазин стал последней каплей? Живым напоминанием обо всех его провалах? О которых он так пытался забыть, что даже место жительства сменил?
— По-моему, это был просто магазин, и ничего больше, — ответила я.
Доктор Кэй поднялась со стула — всегда так делала, когда оживлялась — и подошла к окну. Это было не то длинное окно, выходившее на Харли-стрит. В те времена мы еще встречались в больнице, расположенной в Южном Лондоне. Ее кабинет находился в цокольном этаже, и ей приходилось все время держать жалюзи закрытыми — другие врачи любили курить возле окна.
— Ну же, Лекс, — сказала она. — Попробуй влезть к нему в голову, хотя это очень неприятное место, я знаю, и проследить перечень его провалов. Занятия по программированию. Работа в отделе технического обслуживания. «Лайфхаус». Падение его идола. Провал за провалом. Мужчины вроде твоего Отца — чудны́е и очень ранимые. Они легко ломаются. Это как трещина с волосо́к в фарфоровом горшке. — Она повернулась ко мне и улыбнулась. — Ты и не узнаешь, что он разбился, пока дерьмо не начнет вытекать наружу.
— Провалы бывают у многих людей. Каждый день. Постоянно, — возразила я.
— И разум каждого из этих людей переваривает провал немного по-разному.
Она пожала плечами и вернулась к своему стулу.
— Я вовсе не собираюсь просить тебя пожалеть его. Только попробовать понять.
Мы, как это часто бывало, зашли в тупик — сидели и молчали, и каждая ожидала, что другая заговорит первой.
— Я прошу тебя об этом, поскольку это может тебе помочь.
Тот день стал первым после моего возвращения в школу. Уже наступил вечер, а мне еще предстояло посетить физиотерапевта и доделать уроки.
— Мы закончили на сегодня?
Она предприняла последнюю попытку:
— А ты не помнишь, когда открылся тот магазин? До Эпохи привязывания или после?
Я уже натягивала пальто.
— Мне пора. Правда. Папа ждет.
Он не ждал. Я сидела возле регистратуры и наблюдала, спрятавшись за фонтаном, как сквозь раздвижные двери проходит череда странных личностей, — на тот случай, если доктор Кэй выйдет из своего кабинета, чтобы уличить меня во лжи. Всякий раз, когда я думала об Отце, мне вспоминались фотографии, опубликованные в газетах после нашего спасения. Отец на церковной кафедре (Проповедник смерти); Отец на Центральном пирсе («Раньше они были нормальной семьей»). Его настоящее живое лицо — расплывающееся ли от удовольствия, подергивающееся ли от разочарования — ускользало от меня. Ему бы понравилось, что он так неуловим.