Разговор у костра, под свежезаваренный чай с остатками сахара и сгущенки, в нашей компании выдался невеселый. Вчера все прошло как-то впопыхах, а сегодня появилось свободное время, и народ успел немножко освоиться в новом мире. Мои подопечные стали знакомиться друг с другом, парни и девушки вспоминали сегодняшнюю переправу и вчерашний день, строили предположения о нашей дальнейшей судьбе.
Илья оказался моим современником, врачом-хирургом из Тулы тридцати четырех лет от роду. Надя — комсомолка, студентка пединститута из тысяча девятьсот шестьдесят восьмого. Маринка с Наташкой — москвички-студентки из две тысячи десятого, Матвей — сорокалетний колхозник из тысяча девятьсот тридцать третьего. Впрочем, о колхозе он вспоминал со злостью, были у него там какие-то терки с председателем. Да и вступил он туда, по большому счету подневольно. До колхоза Матвей неплохо поднял свое единоличное с сыновьями хозяйство во время НЭПа, но государство задушило его хозяйство налогами, прикрыв лавочку. Бывший «кулак», прикинув нос к ветру, понял, что времена наступают мрачные и либо он добровольно вступит в колхоз, либо его с семьей раскулачат и сошлют, куда Макар телят не гонял. Поэтому он, не стесняясь раздавать взятки, устроил сыновей из деревни в город на учебу, а сам добровольно вступил в колхоз вместе со всем своим имуществом, но злость на власть у него никуда не делась. Последняя присоединившаяся к нам парочка — Толя и Варя, попали сюда прямиком из тысяча девятьсот девяносто четвертого. Толя «челночил» за товаром в Турцию, занимаясь по его словам «мелким оптом», Варя — лаборантка из издыхающего московского НИИ, уже полгода не видавшая зарплаты и торговавшая по выходным джинсами на рынке. В НИИ сейчас хорошо жило только руководство, сдавая бывшие лаборатории «коммерсам» под склады и офисы, остальные сотрудники ходили на работу скорее по привычке.
Несмотря на столь разный состав, особых идеологических споров в коллективе не возникло, зря я этого боялся. Ромка-юнкер с удивлением узнал от остальных про возникший после гражданской войны на руинах Империи СССР, а Надя с Матвеем о том, как он развалился и какую «интересную» Россию вместо него построили. С царскими орлами на деньгах, красными звездами на башнях Кремля и Лениным в мавзолее, который стыдливо прячут за фанерными щитами во время парадов. Матвею советского государства было не жалко, он по молодости и при царе неплохо зарабатывал, и вообще — был человеком практической сметки. А Надя, раскрыв рот, слушала истории Ильи про отдых «оллинклюзив» в Турции, личные карманные телефоны, недоверчиво ахала, узнав, что в двадцать первом веке в России будут лежать на прилавках сорок сортов колбасы и ананасы с апельсинами в каждом гастрономе. У них в Костроме, куда она приехала учиться из деревни, в шестьдесят восьмом году такого не было. На удивленные вопросы комсомолки, «а куда же у вас делись все коммунисты?», народ из нашего времени отвечал понимающими ухмылками, но задевать девушку явной антисоветчиной никто не стал. Я это прямо запретил, да и время и место не располагали к идеологическим спорам. Мы сейчас все в одной лодке.