— Скорее, из–за моей ошибки, — поморщился Роберт. — Чтобы сорвать мамулин план, я заразил Бедуина вирусом: надеялся его уничтожить. И сначала я решил, что мне это удалось: он ведь из маминой выбиралки пропал…
— Что значит — «пропал»?.. — не понял я.
— Обыкновенно. Просто взял — и исчез. В ту секунду, когда мамуля дала дубу.
От слов Роберта мне стало не по себе: вот уж не думал, что так можно говорить о родной матери…
— То есть про твой вирус она не знала? — уточнил я. — А «Феникс» из–за него не сработал?
— В тот раз — нет, — подтвердил Роберт.
— И когда твоя мать упала в своём саду, её сознание…
— …кануло в вечность, — изрёк Роберт. — Кстати, я не сомневаюсь, что она как раз в тот день и собиралась застрелиться — потому к любимой яблоне и пошла: как говорится, напоследок… Очень трогательно, да?
Отвечать мне не хотелось. Хорошо, что я вырос не в семье гениев…
Потом я снова подумал о Кэсс — точнее, о её способности влезать в чужой инвентарь: ей по силам брать оттуда предметы, но не деньги. Видимо, вирус Роберта навредил «Фениксу», лишив его ряда функций.
— Уже позже, — сказал Роберт, — я обнаружил, что мой вирус не смог удалить программу: он её переместил. А куда, я не знал. И это открыло возможность того, что её кто–то использует — пусть даже и не нарочно. Так оно и получилось, — Роберт умолк, затем добавил: — Мамуля никогда не проигрывала всухую…
Мрачно кивнув, я проронил:
— По–твоему, её смерть была знаком? Чем–то вроде провидения?
— Почему нет? — серьёзно ответил Роберт. — Гибель под яблоней — явный намёк: типа не смейте срывать этот плод и продолжать её дело, — он вроде задумался, потом сказал: — Иногда ход истории меняют силы, которым нет объяснения. Ты в курсе, сколько раз покушались на Гитлера? — Роберт мельком на меня глянул. — Одни говорят двадцать, другие — сорок… А он каждый раз избегал смерти. Чем тебе не Божий промысел?
— Тогда уж дьявольский… — ввернул я.
— Уверен? — прищурился Роберт. — А представь, что бы было, если бы Гитлера укокошили. Ни Нюрнбергского процесса, ни того, что назвали немецкой виной: национального покаяния за содеянное. Через пару–тройку лет нацизм бы воспрянул. Нужен был развал системы, а не бомба, заложенная под стол.
Я спорить не стал, хотя счёл это чушью: если диктатор подорвётся на бомбе, не успев начать войну, то народу и каяться будет не в чем…
Потом я переключился на рассказ Роберта, пытаясь упорядочить всё, что узнал.
Получилось вот что.
Первое:
Диана Кнежик создаёт программу, переносящую сознание в виртуальность (глобальность слова «душа» заставляла меня его избегать). Разбив программу на архивы, Кнежик их прячет, чтобы однажды совершить суицид и уже из виртуальности явить всем своё детище, — а фактически стать цифровым мессией.