Сквозь разноцветную мозаику окон лились мягкие лучи вечернего солнца; отсветы от пламени свечей играли на золотой росписи багряных стен и начищенном столовом серебре. В зал прошли музыканты и, поклонившись царю и царице, расположились на сцене. Заиграла нежная музыка, и слуги стали обслуживать пирующих людей. Ясна вновь пряталась за мать, а Любозар не хотел сидеть за столом, желая пройти к музыкантам, и Яра с Яромиром с трудом удерживали непоседливого сына.
Гоенег сидел подле Василисы, а Белозёр – рядом с Веславом. Хоть Гоенег и потерял крепость тела, сделавшись под стать своим годам, его взгляд был по-прежнему остр; глаза сухонького Белозёра ещё больше украсили морщины. Веслав даровал старикам титулы веденеев, но ни охотник, ни рыбак так и не занялись государственными делами. Зато оба давали молодому царю житейские советы, и именно они предложили Веславу вновь собрать своих друзей. Гоенег сильно переживал за дочь, но, как и Веслав, не представлял, что делать. Гоенег знал, что, по просьбе Василисы Яра обращалась за помощью к сестре покойной травницы Настасьи (Настасья умерла от старости год назад) – Малуше, но её рецепты не помогли. Гоенег даже уговорил Василису сходить в Свагобор, волхва-врачевательница которого прописала царице травы, что должны были справиться с её кошмарами. Но и это не помогло. Не помогло и снадобье волхвов Велейных островов, которое Гоенег купил у купцов, обещающих, что чудесный отвар поможет деве стать матерью. И сейчас бывший охотник видел, что, несмотря на старания музыкантов и встречу с давними друзьями, царица оставалась печальной. Василиса, конечно, улыбалась, но её улыбка была вымученной. О своём последнем видении Василиса не сказала отцу, просила Всеслава никому не говорить. Царю не понравилось желание жены молчать о таких важных вещах, однако он исполнил её просьбу.
Мухома, который понял, почему царь устроил торжественный приём, собрав только самых близких (других князей и веденеев, как думал Мухома, на обеде не было), искренне пытался развеселить Василису. Его душевные порывы были не всегда уместными, и Фросья несколько раз одёргивала мужа за его попытки рассмешить царицу не очень культурными байками.
– Василиса, – Фросья положила руку на сердце, – не серчай на Зайца. Он порой не очень дружен с головою.
– Как ты говоришь, душа моя?! – наигранно воскликнул Мухома. – Я же князь теперь!
– Князь, – усмехнулась Фросья. – Если бы с титулом ещё и воспитанность даровали!
– Это тебе бы точно, Мухома, не помешало бы, – подтвердил Яромир, всё ещё старающийся уговорить сына сидеть спокойно.