Внук Курт был, конечно, ученик хороший, и ему можно будет потом доверить семейное дело. Но это в перспективе. А пока ненадолго и только лишь на время его отлучки, нахмурясь, обдумывал свои дальние планы старый оружейник. Слишком молод он, и нет в нём должной серьёзности для самостоятельного продолжения семейного дела. За всем здесь постоянный пригляд нужен. Ну да ничего, месяца четыре похозяйствует без нас, как раз это полезно для парня будет.
Прощание с невестой растянулось на все три дня.
– Анхен, солнце моё, мы с тобой только до осени ведь расстаёмся, а потом у нас впереди будет целая жизнь! – успокаивал Лёшка девушку. – Ну же, не плачь милая, – и он вытирал ей слёзы. – Съездите с дедушкой к родне, путешествие развеет грусть, ты и не заметишь, как эти летние месяцы пролетят, – убеждал невесту Алексей. – Только вы уж осторожнее там, дороги ведь нынче везде неспокойные. Ну да дедушка-то чай опытный сам и не заставит вас понапрасну рисковать. Да, и вот тебе ещё, – и он передал ей небольшой бумажный пакет. – В нём документ, скреплённый канцелярской печатью, что ты есть невеста русского офицера, дворянина, и требование ко всякому начальственному лицу оказывать тебе всяческое содействие.
В итоге под слёзы и рыдания невесты молодые расстались, и особая команда егерей, сопровождавшая главного картографа армии, убыла в сопровождении казачьей сотни в сторону Журжи. «На описание Дунайского берега», как и говорилось всем тем, кто был свидетелем этого отправления.
Команда двигалась на заводных, переданных им казаками сопровождавшей сотни из Третьего Донского полка. Во главе её был уже хорошо знакомый егерям по прошлым боям Платон. Только теперь из старших урядников его повысили сразу же до хорунжия, что соответствовало офицерскому званию, и было видно, что казак этим очень гордится. Лёшке по большому счёту было на это всё равно. Казак был воином хорошим, и относился он к самому Алексею с большим уважением. Но вот перед своими станичниками он, конечно же, «петушился».
– Емельян Архипович, ты бы осадил его маненько, – кивнул как-то Лёшка на Платона пожилому здоровому казаку с багровым шрамом через всё лицо, ставшему урядником из приказных.
– Ох, Ляксей Петрович, ему бы ухо накрутить надо или чтобы батька выпорол бы по старой памяти. Заносит Платоху порой, ну да ладно, жизня пободает малёх, чай остепенится потом паря, я же и сам вот, как вспомню себя, шибутным был да гоношистым по молодости. Пооботрётся чай ещё, лишь бы свою голову сберёг.
– Ну, ну, – кивнул Лёшка. – Дело ваше, станичники.