В воздухе стоял тяжелый, сивушный дух, едкий запах мочи ударял в нос, от густого табачного дыма резало в глазах, щипало в носу, першило в горле. Оставив Каляна, Санька и Жирабаса в вестибюле наблюдать за ходом чрезвычайно заинтересовавших их тараканьих бегов, батька поднялся на второй этаж. Перешагивая через валявшиеся на дороге безжизненные тела и обходя вонючие кучи, отыскал в конце коридора дверь с табличкой «Председатель»; тихонько постучавшись, осторожно заглянул вовнутрь.
В председательском кабинете было пусто и убого! Голые, с оборванными обоями стены, высокие, местами забитые фанерой окна, обломки дорогой мебели, несколько десятков составленных в углу деревянных ящиков с пустыми пивными бутылками. Под потолком густой звонкой тучей роились навозные мухи. У окна напротив входных дверей на широком кожаном диване возле усеянного бутылками и стаканами стола разместилась небольшая поддатая компания.
В середине сидел худой, сутулый, в маленьких круглых очочках, в сером старомодном френче и низким гнусавым голосом выводил под гитару старую, дореволюционную еще, анархистскую песню:
Внушают власти быдлу круглый год:
Все, кто за пьянку, это экстремисты.
А мы душой и сердцем за народ —
Бухие спиртанархопофигисты!
А мы душой и сердцем за народ —
Бухие спиртанархопофигисты!..
Заметив появившегося в дверях незваного гостя, корявый резко оборвал пение и, отложив в сторону старенькую, с проломленным в нескольких местах резонатором гитару, спросил насмешливо и резко:
— Тебе чего?
— Мне бы это… — неопределенно пожав плечами, начал было Чопик, но певец, не дослушав, перебил его:
— Выпить хочешь? Вон на столе чего видишь наливай и давай отваливай. У нас совещание. Стратегия, брат, слышал про такое?!
— Слыхал! — ответил вошедший, переминаясь с ноги на ногу и не двигаясь с места. — Мне бы с вами, товарищ Питиев, переговорить надо. По делу.
— А, ты к Питиеву, что ль? — весело рассмеявшись, спросил корявый. — Так бы сразу и сказал! И не говори мне «вы» — это барство! Говори мне «ты» — так требует анархия — мать порядка! Я не Питиев! — сказал он, поднимаясь с дивана. — Я зампредпоспирт товарищ Ершов.
И, подойдя к раскрытой настежь двери в соседнюю комнату, из которой доносился пьяный женский смех и скрип продавленного пружинного матраца, крикнул все так же насмешливо и резко:
— Эй, Пятачок! Выйди, здесь к тебе пришли!
Пожав Чопику руку, Ершов вернулся к столу и, усевшись на диван, снова взялся за гитару.
Скрип за стенкой прекратился, и минуты через две из дверей, кряхтя и охая, выползло на четвереньках завернутое в грязное рваное покрывало нечто в карнавальной маске румяного, улыбающегося от уха до уха поросенка.