Осужденный Калугин очнулся на полу, свернувшись калачиком у стены. В камере горел свет. Он не знал какое было время суток, день или ночь. Всё болело, но он об этом не думал. Суки, суки, за что они его опустили, за что? Что теперь делать? Калугин осмотрелся. Шконари пристёгнуты к стене, в углу лежали скомканные вещи, это была его роба. В камере больше никого не было. А может всё это сон, подумал Калуга и нехотя потянулся рукой к анусу. Проведя между ягодиц, он посмотрел на неё и увидел на пальцах запёкшуюся кровь и говно.
— А-а-а-а-а! — заорал во всё горло Калугин.
— Подъём, подъём! — ответили ему за дверью в коридоре. — Изолятор подъём, все на выход, к стене, руки в гору. — громко кричал прапорщик.
Изолятор ожил как большой муравейник. Все бегом, бегом, бегом, стуки, удары, доклады зэков. Заскрипели ключи в двери камеры, где находился Калугин и открылась дверь.
— Что-то я не понял? — удивился Шмаров. — А тебя не касается команда подъём? Бегом оделся, встал в квадрат, жду доклад, время минута.
Калугин не шевелился.
— Ну что же, ты не первый и не последний. Парни. — крикнул Андрей, глядя в коридор. — Тут у нас нарушитель распорядка дня образовался. Нужно научить этого гондона режиму.
В камеру зашли три здоровых сотрудника с засученными рукавами. Нанося удары руками и ногами, при этом не скупясь на болевые приёмы, они одели Калугина в робу за одну минуту. Потом, пиная по ногам, поставили его в белый квадрат, нарисованный на полу.
— Докладывай. — сказал один из них. — Громко и чётко.
— Гражданин начальник… — тихо начал свой доклад Калугин, но сразу получил кулаком по левому уху и полетел, от удара, в стену.
— Тебе же сказали, громко и чётко. Это, что за сопли, ещё раз. — скомандовал Шмаров.
— Гражданин начальник, осужденный Калугин… — и опять получил по левому уху, и снова полетел в стену. В ухе уже зазвенело по-настоящему.
— Ты не понял, что ли? Громче, громче, ноги вместе, пятки вместе, носки тоже вместе, голову выше. Ещё раз.
Через полчаса, после внесения таких поправок в доклад, Калугин орал его как пулемёт. Чётко, громко, без запинки и вытянутый как струна. Потом был пятиминутный завтрак. Кормили по принципу — последнему пайку дали, а у первого уже забирают тару. Завтрак доесть у Калуги не получилось.
По распорядку дня началось личное время. Калугин стоял в белом квадрате и громко вслух читал правила внутреннего распорядка, которые держал перед собой. Как он должен проводить личное время, ему объяснили примерно так, как одевали в робу и учили форме доклада. Шмаров ходил вокруг него, читал лекцию и постоянно напоминал про фотосессию.