– Переодеться. Смотреть тошно.
Жора достал из сумки чистые джинсы и футболку, переоделся.
– Теперь внимание. Повторяю последний раз, – Балчи сунул руки в карманы. – Жора и Лена… Вы оба пообещали мне, что будете вести себя разумно. Я вам, как видите, поверил. Теперь все в ваших руках – я имею в виду, конечно, вашу жизнь и здоровье. Стоянка в Воронеже двадцать девять минут, из-за опоздания ее скорее всего сократят до двадцати. От перрона до переговорного пункта около двухсот метров, нам с Жорой понадобится не больше семи минут, чтобы преодолеть это расстояние быстрым шагом в оба конца, и еще остается достаточно времени, чтобы позвонить и передать наши требования. Совсем несложная арифметика. Но… – Балчи обернулся к Жоре, уткнулся в него тяжелым взглядом. – Там толпа. Много людей. Сбежать проще простого. И на этот случай я предупреждаю: в догонялки с вами никто играть не станет. Шаг влево, шаг вправо – и… ты хорошо знаешь, что будет с Леной. Ведь так?
Жора облизал губы и ответил:
– Да. Знаю.
– То же самое относится и к тебе, – Балчи ткнул пальцем в сторону Лены. – Малейший шум, неосторожное движение или слово, все, что угодно…
– Я все поняла, – сказала Лена.
Балчи еще некоторое время стоял, застыв в прежней позе, словно не расслышал. Потом сказал:
– И главное… Не пытайтесь меня провести. Иногда я бываю очень жесток, – он взял Жору за подбородок и медленно развернул к себе. – Повторяю: очень жесток. Так что сам себе иногда удивляюсь.
…Все купе, кроме последнего, были открыты нараспашку. Проходя по коридору, Жора видел, как люди завтракают. В восьмом две крашеные тетки обставились баночками и кулечками, там пахло маринованной черемшой и картошкой; они испуганно оглянулись на Жору и быстро отвернулись. Лысый спал на верхней полке. В седьмом купе семейство уписывало йогурт, годовалый малыш сидел на горшке, вертя в руках резинового попугая. В шестом ехали четыре мужика, на вид – командировочные. Они пили пиво с сырками. В пятом старуха, вся в коричневых пигментных пятнах, опускала хлеб в чашку с чаем и жевала его беззубым ртом. В четвертом…
В это было трудно поверить. Ведь все они ехали в одном вагоне, под одной крышей. Пока Кафан и Шуба насиловали Лену, эти люди спали, или дремали, или выпивали, или резались в карты. Кто-то пожаловался Балчи на шум в «девятке», но на этом все и кончилось.
Они спали – теперь они завтракают. Это какое-то странное случайное сообщество, преследующее одну цель: как можно скорее избавиться друг от друга. Пройдет некоторое время, люди выйдут в Нижнем Новгороде, Тамбове или Мурманске, и еще будут помнить, наверное, эту и духоту, и рваное постельное белье, и несмолкаемый пьяный шум в вагоне… А потом забудут. Потому что в поездах всегда кто-то напивается и шумит, и летом хронически нет фреона, а зимой – угля. Так уж издавна повелось. Это – дорога, черт бы ее побрал. Хочешь не хочешь, а надо перетерпеть все неудобства, приспособиться, ведь трое с половиной суток трястись, тут у кого угодно крыша поедет… и – главное! – не забыть свои вещи при выходе. А что случилось с проводником, которого нашли на мосту под Батайском, переломанного, как цыпленок-табака – не нашего ума дело. И куда девалась та симпатичная молодая парочка, что ехала в последнем купе у туалета, ехала-ехала, а потом вдруг испарилась – подумаешь, мало ли где. Испарилась, и ладно. Меньше шума.