– …Да он бы по большому счету и не успел, – прозвучал гулкий, как из банки, голос Балчи. – Две минуты или около того. Городской телефон внизу, на улице, а я его наверху поймал.
– Хитрожопый он больно, – с сомнением произнес Кафан. – Мне это не нравится.
Балчи потянул в себя воздух, бросил раздраженно:
– Не нравится! Какой умный. Развели тут… говна целое корыто, уроды! А надо было вчера просто сделать, что сказано, и все, а не устраивать аттракцион! Отдыхали бы сейчас! А теперь ему – не нравится!..
Кафан заткнулся и больше не возникал. Балчи пошумел еще немного, наконец успокоился и сказал:
– Ладно. Без паники. Все нормально. У нас есть лекарство.
Жору подняли, швырнули на полку, снова залепили рот скотчем и приковали наручниками к кронштейну. Кафан и Шуба взялись за Лену. Ей тоже заклеили рот, а потом били. Били долго и умело.
Лицо, правда, не трогали – видно, берегли для следующей ночи.
1.
Кафан сказал, что станция называется Грязь, это узловая, здесь многие делают пересадку – так что стоять будем полчаса, не меньше. Еще сказал, что здесь работает человек, который берет у него «солому» по хорошей цене – то ли ремонтник, то ли грузчик. Когда поезд остановился, Кафан и Балчи отправились к этому человеку, а Шуба остался в купе за сторожа.
Жора попробовал задремать и не смог.
Дышать становилось все труднее. Вагон опять успел раскалиться, экран на окне опущен, дверь заперта. Рот у Жоры был залеплен скотчем, а нос забит засохшей кровью. Он оказался в положении умирающего от жажды, который пытается напиться, ловя редкие капли из неплотно завернутого горячего крана. Перед глазами опять стали выплясывать какие-то сумеречные тени.
Лена сидела напротив, прислонившись головой к стене. Скотч ей разрешили снять, когда «прием лекарства» был закончен. Глаза ее были открыты. Лена молчала.
Шуба, развалившись, сидел ближе к двери. Он снял туфли и закинул ноги на противоположную полку, прикончив таким образом остатки свежего воздуха в купе. Шуба тоже молчал, уставившись в стену, иногда вдруг принимался насвистывать под нос:
Ты чудишься мне в платье темно-синем,
о, как долга сентябрьская ночь…
Жора пробовал разглядеть что-то в узкую щель сбоку от экрана – увидел несколько молодух, торгующих на перроне горячей картошкой и водкой. Увидел краешек здания вокзала, обнесенного кружевным бетонным заборчиком. Больше ничего.
Из соседнего купе доносились топот и незнакомые мужские голоса. Жора решил, что две крашеные тетки из «восьмерки» вышли, а на их место сели новые пассажиры. «Изменится ли что-нибудь от этого? – вяло подумал он. – Вряд ли».