— Да, наверное, поздно. У них Надюха. Думаешь, ее отпустят?
Мельников пожал плечами.
— Трудно сказать. Шилов — псих. Это как у него заскок зайдет.
— Не по себе становится от мысли, что она страдает. Несчастный ребенок. Все из-за меня. Если с ней что-нибудь случится, хоть один волос упадет с ее головки, я костьми лягу, но замочу гада. А потом будь что будет. Не прощу, что ее втянули. Зачем?!
— Что им ребенок?! Для них главное — деньги, картина.
— Эх, была бы Надюха в надежном месте. — вздохнул Егор. — Мы бы им показали, как воевать нужно. Верно я говорю?
Александр не ответил.
На Егора от ощущения собственной беспомощности накатил приступ ярости. Он нервно заерзал на сиденье. Захотелось почесать кулаки, кого-нибудь хорошенько отделать, да так, чтобы в кровь. Стало бы легче. Однако чего теперь уж злиться. Сам во всем виноват. Незачем было связываться с бандитами, ведь умом-то понимал: добром это не закончится. Так нет, заварил кашу. Теперь приходится расхлебывать.
Как предполагалось, не прошло и часа, как, взвизгнув тормозами, рядом с кабиной остановился серый джип. Боковое стекло плавно опустилось, и из форточки высунулась заросшая густой черной щетиной рожа кавказца. Сплюнув на асфальт, он критическим взглядом окинул грузовик. Затем поднял голову и, одарив Мельникова взглядом, не предвещающим ничего хорошего, раздраженно спросил:
— Пачему стали? Дароги нэ знаеш?
Выдержав взгляд, Александр спокойно пожал плечами:
— Знаю.
В этот момент, обогнув грузовик спереди, к джипу приблизился Егор.
— Мотор у нас барахлит. Заглох, зараза, и ни в какую не хочет заводиться. Чего мы только не пробовали. Видимо, поломка серьезная. Старенький у нас движок, совсем ни к черту был. Вот, похоже, доездились.
Кавказец нахмурился.
— Сэръезная, гаваришь, паломка. Нэт! Это ещо нэ серьезная, сэръезные паломки начнутся, кагда мае тэрпение закончитса.
Кавказец выбрался из джипа и сделал шаг по направлению к Егору. Хотя ростом он уступал Шувалову, но размахом плеч мог соперничать с Александром. Массивные надбровные дуги, густые лохматые брови, нависшие над впалыми глазницами, длинные руки делали его похожим на гориллу. В каждом движении угадывалась звериная легкость и ловкость. Во взгляде читалась уверенность в своем превосходстве. Егор внутренне приготовился к самому худшему. Неприятности не миновали бы его, если бы с несвойственным для своей комплекции проворством из кабины не выскочил Мельников. В руке его была зажата внушительная монтировка.
— Ты что, по-русски не понимаешь? — спокойно спросил он. — Тебе же сказали: машина поломалась, чинить надо. Дальше не поедем, разве что ты толкать будешь. А угрожать нам не нужно, пуганые мы.