— Ты в порядке? — спросила я дрожащим голосом.
Малачи ненавидел оружие, он был свидетелем того, как нацисты выстрелили и убили его брата Хешеля. Это была одна из многих причин, по которым я даже не собиралась предлагать Михаилу снабдить нас огнестрельным оружием для защиты от Мазикинов.
Малачи кивнул.
— В полном.
Я уставилась на тёмное пятно крови на том месте, где только что валялся тот парень.
— Нам нужно уходить отсюда.
Малачи молча поднялся на ноги и вложил нож в ножны.
— Пошли, — сказала я уже на ходу. — Мы возвращаемся домой.
Я повела нас обратно к машине, почти бегом, в отчаянии пытаясь убраться подальше от места нападения. Малачи не произнёс ни слова, пока я не вставила ключ в замок зажигания.
— Я разочаровал тебя, — сказал он едва слышно.
Я села за руль.
— Нет. Ты напугал меня. Ты должен понимать, как здесь всё устроено. Это не тот город, к которому ты привык.
— Я знаю.
Я завела машину и отъехала от тротуара.
— Люди здесь совсем не такие, как в тёмном городе. Мазикины не единственные, кто способен ответить тебе. Они не единственные, кто причиняет людям боль, — я слишком хорошо это знала. — А здесь у Стражей нет никакой власти, так что ты должен быть осторожен. Ты же не хочешь, чтобы тебя арестовали. Доверься мне, — и это я тоже слишком хорошо знала. — Ты привык делать всё, что тебе нужно, но ты не можешь так поступать здесь. Ты привык быть законом, но не здесь.
— Да, капитан. Я понимаю, — его голос был таким же отстранённым, как и выражение лица.
Он скрестил руки на груди и отвернулся к окну. Неоновые вывески и уличные фонари отражались на его лице розовым, жёлтым и зелёным цветами, и я хотела остановить машину, чтобы удержать этот момент, но не смогла. Он заставил меня нервничать, и мне надо было, чтобы он понял это, ради нашей безопасности и ради нашей миссии.
Но всё же, он чувствовал себя таким опустошённым. В нашей паре Малачи был лидером, а не я. Я хотела, чтобы он был главным, но в то же время понимала, что это невозможно. Только не здесь. Только не на моей территории, где всё, чему он научился за последние семьдесят лет, доставит нам кучу неприятностей.
Я свернула на подъездную дорожку к хорошенькому маленькому викторианскому домику, расположенному на уединённой стоянке, которая находилась менее чем в полумиле от прибрежного особняка, где всё ещё в одиночестве жила мама Нади. Я невольно задумалась, не в шутку ли Рафаэль выбрал это место: оно больше походило на пряничный домик, чем на дом Стражей.
Я поднялась вместе с Малачи на круглое крыльцо, чувствуя боль в груди. То, что произошло там, на улице, всё ещё висело между нами. Я понятия не имела, как быть в отношениях, но понимала, что это неправильно.