Как вдруг именно в эту критическую минуту входная дверь — как если бы кто-то стоял за нею и подслушивал — тихонько скрипнула и медленно отворилась чьею-то осторожною, но твёрдою рукою.
И в дверном проёме показалась Лярва.
На ней была надета убогая, дырявая и грязная футболка, вся в пятнах и пролежавшая, очевидно, немало времени среди помойного тряпья, прежде чем быть обнаруженною своей новой хозяйкой. Рядом с Лярвой стояла на своих коротеньких ножках Сучка, еле различимая под накинутой на её маленькое тельце старой коричневой курткой Лярвы, нижняя часть которой лежала на кафельном полу, а верхняя часть — то есть капюшон — была низко нахлобучена на голову девочки, лишая её возможности обзора. Рот ребёнка был наискось плотно перевязан какою-то грязною тряпкой, что издали можно было принять за перевязь в связи с больным зубом, но на самом деле эта тряпка лишала Сучку возможности говорить и кричать — и именно для этой цели была повязана. Ходунки были оставлены в квартире несчастной бабы Дуни, ибо Лярва не видела в них надобности.
Втолкнув свою дочь в квартиру Колыванова, Лярва вошла следом и плотно закрыла за собой дверь.
С ходу оценив результат поединка между Гинусом и Колывановым и ясно видя, что победа последним почти одержана, что он сидит на теле Гинуса и, крича от боли и ярости, в исступлении душит его трясущимися от напряжения руками точно так же, как сама Лярва совсем недавно душила бабу Дуню, она не стала долго думать и сняла со своего пояса висевшую в особой петле выдергу. Неспешно размахнувшись, она со свистом рассекла чугунным орудием воздух и нанесла по голове Колыванова хрусткий, оглушающий удар, мгновенно лишивший его сознания и отбросивший прочь с тела почти задохнувшегося Гинуса.
* * *
Гинус приходил в себя долго. Его огромная грудная клетка судорожно вздымалась, постепенно и с трудом восстанавливая власть тела над дыханием. За это время Сучка успела тихонько, чтобы не видела мать, приподнять капюшон и оглядеться по сторонам. Неподвижное тело Колыванова сразу, конечно, привлекло к себе её внимание, но окровавленное его лицо она узнала не сразу. Узнав же, не удержалась от вскрика, заглушённого повязкой, и машинально поднесла ко рту свой локоть, желая утишить непроизвольно вырвавшийся возглас сочувствия. Лярва недовольно на неё поглядела, но не шелохнулась. Она стояла, опершись на стену, сложив на груди руки, и следила настороженным взглядом за лежавшими на полу Гинусом и Колывановым, готовая в любой момент повторно применить своё орудие.
Наконец Гинус приподнял голову, осмотрелся, увидел распростёртого на полу Колыванова и стоявшую возле стены Лярву, после чего медленно, угрюмо промолвил: