Охранник присвистнул. Лицо таможенника оттаяло.
— Красота какая… — сказал таможенник, качая головой. — Произведение искусства, да!
Охранник кашлянул:
— Прощения прошу… она заводная, что ли?
— Автомат, — сказал антиквар. Его лицо тоже смягчилось. — Точнее, автоматон. Такие куклы были в моде на Прибережье, лет триста назад. Конечно, могли себе позволить исключительно очень богатые люди, высшая знать. Каждая уникальна, ручная работа, безукоризненная точность. Внутри — механизм, напоминающий часовой. Сделана из бисквита, неглазированного фарфора, оттого вот такая сияющая, дышащая кожа, завораживающая иллюзия… Глазки — хрусталь, полированный агат… взгляд…
В его голосе появилась мечтательное тепло.
Большая, тонко и прекрасно сделанная кукла изображала юную фрейлину Прибережья. Тёмные локоны, украшенные живыми на вид цветами, окружали хорошенькое наивное личико с сияющими серыми глазами. Мерцающий шёлк платья, зелёный и голубой, подчёркивал и впрямь удивительно живую розовость личика, шеи и низко открытой груди.
Кукла сидела на крохотном бархатном пуфике, опираясь на резную конторку из благородного тёмного дерева. Она держала в руке тонкую кисть для каллиграфии — модную забаву той эпохи, а на подставке, рядом с тушечницей, лежал лист шёлковой бумаги.
Из стенки конторки выступала золочёная ручка заводного ключа.
— Она что, писала любовные письма? — ухмыльнулся охранник.
— Да, — молодой человек улыбнулся в ответ. — Разве не прелестно? Любовная записка от фарфоровой куколки… строчка из стихотворения Манери: «Лелею образ твой, мой друг, святой и верный…»
Вот в этот-то момент нелёгкая и подтолкнула таможенника к тому, чтобы совершить поступок, равно дурной, непрофессиональный и провидческий одновременно. Он автоматически, сам как заводная кукла, протянул руку — и, прежде чем антиквар успел что-то сказать или сделать, несколько раз повернул ключ.
— Ах, ты ж!.. — молодой человек всплеснул руками — и безнадёжно остановился.
Изнутри куклы раздалась хрупкая и нежная мелодия, словно из музыкальной шкатулки. Её рука дрогнула и пришла в движение: поднялась, макнула кисть в тушечницу, поднесла к листу… Головка куклы склонилась, глаза, как живые, скользнули по появляющейся строке.
«Я голодна, — писала кукла восхитительным, изящным и вычурным каллиграфическим почерком в завитушках и вензелях. — Поторопись, Хэтчер, я голодна и устала».
— О! — выдохнул таможенник.
Кукла повернула к нему голову — и в глубине её серых хрустальных очей вспыхнули тёмные багровые огоньки.
Охранник попятился и схватился за рацию, собираясь вызвать подкрепление. Таможенник, трясясь подбородком, сунул руку в коробку, за куклу, потянул ленту шёлковой бумаги — и вытащил вместе с ней запаянный стеклянный сосуд. В нём, в формалине, по всей вероятности, покоилась отрезанная человеческая кисть.