Дальше я задавал вопросы о том, что уже знаю, и сверял знание с его ответами. Когда он был неточен тыкал проводами, и он сразу уточнял. Ну, все по книжкам. Коновалец, Троцкий и прочие. Похоже, не зря меня прапорщик Галан уверял, что если не обдолбаться наркотиками, такую пытку никто не перенесет. А у меня еще и знание истории. Я видел что он не врет. Главный свой вопрос я задал между делом. Между уточнением как он меня нашел, и что здесь за явка.
– Разрабатывают меня по заданию центра, или твоя инициатива?
– Я сам решил выяснить, откуда течет. Думал Эйтингон, сука, меня валит.
– То есть, информацию по мне в центр ты не предавал?
– А что передавать? Да и отозвали бы меня сразу.
Я покивал. Подошел и свернул шею зрителю. Потом подошел и свернул шею Шпигельглассу. Нехер. Пусть кто-нибудь другой Меркадера наймет.
Домой я добирался два часа. В чужом пиджаке, шляпе. Держали мня в Фонтенбло, почти рядом с Барбизоном. Долго садился с попутки на попутку. Пока уже в Париже не сел в такси не назвал домашний адрес. Наташа уехала в гости к маме. Если хочу, могу присоединиться как вернусь
Войдя в спальню я рухнул на пол и отрубился.
Я открыл глаза и снова закрыл. В комнате горел яркий свет. Почувствовал что кто-то невесомо, нежно и ласково гладит меня по щеке. Еще немного полежал с закрытыми глазами, внутренне удивляясь – что это? Потом все вспомнил и снова открыл глаза. И встретился взглядом с Наташей.
Сделал попытку встать, но меня повело, и я опять улегся головой к ней на колени. На затылке, чуть правее макушки, пульсировало болью. Слегка подташнивало. Но это понятно.
– Уже ночь, – пробормотал я, прищурившись. Наташины глазища смотрели на меня. И было в них что-то незнакомое, волнующее и тревожащее…
– Тебя били – грустно сказала она, пристально глядя мне в глаза.
– Ты давно вернулась? – собственный голос показался мне жалким и чужим.
– Тебя могли убить – продолжала она.
– Это вряд ли – попробовал улыбнуться я. Но по её лицу понял, что улыбаться мне не стоит.
– Ты хоть помнишь, как вернулся?
Я кивнул. Ощутил, как заломило в затылке, и закрыл глаза. Не оттого, что ослаб. Вдруг стало трудно выдерживать Наташин взгляд. Требовательный, вопрошающий взгляд. А собственная беспомощность стала раздражать. Непривычное ощущение. Даже когда я, шатаясь и останавливаясь, чтобы не свалится в обморок, брел из того дома к дороге, я не чувствовал себя таким беззащитным. Вдруг подумалось, что когда-то очень давно, может быть, когда и говорить-то еще не умел, на меня точно так же кто-то смотрел.
Уперевшись ладонями в пол попробовал встать. Как только затылок оторвался от её колен, меня опять повело.