Ох, сколько хороших, до поры до времени молчаливых парикмахеров сменилось в зеркале над этой проплешиной! Пять? Семь? Лакмус помнил только Диего. Только Диего ему было жаль увольнять, когда тот решил настоять на иной стрижке. Те, что были после него не настаивали.
Дверь открылась, вместе с ней открылся и рот Лакмуса.
Но шутка не понадобилась. Это была не та девушка, что упорхнула по орехи. Другая: серьёзная, почти сердитая. С чемоданчиком.
Гримёр. Ша.
— Джереми Стайер?
Услышав собственное имя, Лакмус забыл закрыть рот. Давно, очень давно его так никто не называл.
Девушка прошла в середину комнаты, стуча модной носочной подковкой на не менее модных ботильонах хищной тематики; у неё, кажется, они были в виде акульего оскала…
— Я — Саша Теннеси. «Ойкумена» наняла меня для того, чтобы я с вами поработала. Присядьте.
«Джереми Стайер, надо же…» — подумал Лакмус и закрыл рот, усаживаясь в крутящееся каплевидное кресло с отогнутым для работы стилиста верхом. Дурацкое, неудобное ни седоку, ни, по большому счёту, тому, кто за ним. Но модное. Ужасно модное кресло.
Только сейчас он понял, что держит в пальцах вынутую несколько минут назад сигарету. Размяв её в труху, он отряхнул ладонь от ароматного табака. Коричневые червячки, одинаковые по размеру — даже в ширину, — усыпали невыясненно каким орехом отделанный пол около его ног.
Лакмус поймал в зеркале взгляд элитной гримёрши. Стальная иголка презрения — вот что блеснуло там! Надо же… Его даже слегка передёрнуло от почти забытого ощущения. Какая ирония была в том! Ох, кто бы знал! Кто бы сказал ему тогда, в Алтайских горах, что он станет испытать всякий раз неподдельную радость, чувствуя к себе такой острый негатив! Он бы бежал прочь. Пусть бы и со сломанной ногой.
Но он смолчал. Ибо заговорить значило бы всё порушить.
Саша не предлагала что-то сделать с его комичным, нелепым венцом из седых, торчащих вниз под углом патл. Возможно, она была осведомлена о нелюбви клиента к подобного рода экспериментам. Раз так, то она была умницей, не идя на поводу у личного отношения к нему.
А для плохого отношения причины имелись. И нешуточные. По ту сторону океана так точно. А тут…
Когда она закончила, то быстро собрала свой чемоданчик. Вышло вполне прилично. Это о гриме.
— Работа моя оплачена, мистер Стайер, — она упорно не хотела называть его так, как это делали остальные сотни миллионов его постоянных подписчиков. Он видел, как возрастал стальной блеск в красивых глазах под тяжёлыми от накладного пластика ресницами. Она наклонилась к нему немного, крепко сжимая лжекрокодиловую поверхность чемоданчика, — Не забудьте оставить тут свой автограф, — после наклонилась ещё, уже порывисто, и добавила, неожиданно перейдя на чистый русский. — Я вас ненавижу, мистер Стайер! Не-на-ви-жу!