— Из Эдит вышла прелестная невеста, — заметила Эсси. — И она продолжит занятия музыкой после медового месяца. Сэр Вильям так хочет.
— В самом деле?
— О да. Сэр Вильям делает для этого все… сейчас. Хотя было время, когда он и слышать не хотел ни о какой музыке в своем доме. А у Эдит неплохие способности. О, ничего из ряда вон выходящего, но играет она хорошо, и ошибкой было бы бросать.
На обратном пути я зашла к Эсси на чай, и она много говорила о юных леди из Ловат-Стейси, об их занятиях и о том, что Эдит способна, Аллегра ленива, а Алиса прилежна.
— Бедная малышка Алиса, она чувствует, что должна стараться. Раз уж ей так много разрешили, надо этим пользоваться.
Рома соглашалась с Эсси, что мне нужно ехать в Париж и продолжать занятия музыкой.
— Я знаю, — говорила она, — самое правильное для тебя — закончить образование. Хотя не уверена, что это следует делать именно в Париже. Ведь как раз там… — Она рассеянно коснулась пальцами своей бирюзы и решила не заговаривать о моем замужестве. — Впрочем, если ты считаешь это невозможным… что ж, мы могли бы придумать что-нибудь еще.
— О Рома! — вскричала я. — Ты так добра. Не сказать словами, как ты мне помогаешь.
— Глупости, — отозвалась она ворчливо.
— Я счастлива иметь такую сестру.
— Конечно, мы всегда будем близки, как сейчас. Тебе нужно только приезжать ко мне почаще.
Я улыбнулась и поцеловала ее. Потом уехала в Париж. Это было ошибкой. Мне следовало бы знать, что я не смогу долго находиться там, где все напоминало о Пьетро. И поняла, насколько другим стал Париж без него и что глупо надеяться, что я смогу начать все сначала. Это было невозможно, ибо фундамент, на котором я собиралась строить свое будущее, остался в прошлом.
Как же прав Пьетро, утверждавший, что нельзя сперва призвать Музу, а потом, покинув ее, ждать, что она вернется.
Я пробыла в Париже около трех месяцев, когда пришло известие об исчезновении Ромы.
Это было странно. Раскопки закончились. Все уже готовились к отъезду через несколько дней. Утром Рома наблюдала за сборами, а к вечеру исчезла. Ее нигде не могли найти, как будто она ушла в никуда.
Здесь крылась какая-то тайна. Она не оставила даже записки, просто исчезла. Я вернулась в Англию подавленная, растерянная и в глубоком унынии. Я не переставала вспоминать, с какой нежностью она ко мне относилась, как пыталась облегчить горе. Все эти тяжелые недели в Париже я говорила себе, что у меня всегда будет Рома и что именно благодаря своим несчастьям я пришла к новым отношениям с сестрой.
Меня допрашивали в полиции. Думали, Рома могла потерять память и в таком состоянии бродить по стране. Потом предположили, что она пошла искупаться и утонула: берега в тех местах опасны. Я ухватилась за первое предположение: оно оставляло хоть маленькую надежду, — но не могла представить себе Рому в состоянии амнезии. Каждый день я ждала известий, но они все не приходили. Кое-кто из ее друзей высказал мысль, что она могла получить неожиданное сообщение о каком-нибудь секретном проекте и уехала в Египет или еще куда-нибудь. Я попыталась заставить себя принять эту утешительную мысль, но все же знала, что на пунктуальную и обязательную Рому это не похоже. Что-то помешало ей рассказать мне, что произошло. Что-то? Да ведь помешать ей могла только смерть.