История была ужасной, и вместе с тем в ней заключалась доброта и совестливость первого рассказчика-летописца, который, казалось, не находил достаточно горьких и печальных слов, повествуя о судьбе несчастного князя.
Начались эти события примерно 900 лет назад в городе Любиче, куда съехались русские князья и Мономах им сказал: «Зачем губим мы русскую землю, зачем враждуем между собой? Пусть же с этих пор будет у всех нас единое сердце, соблюдем свою отчину».
Святополк владел тогда Киевом, Владимир — Переяславлем, Суздалем и Ростовом, Олег, Давид и Ярослав — уделом отца их Святослава — Северскою землей и Рязанскою землей, Давид Игоревич — Волынью, а Василько и Володарь — городами Тербовлем и Перемышлем с краем, который потом стал называться Галичиной.
Князь волынский Давид враждовал с князем Васильком и хотел отобрать его земли. Возвращаясь с совета в Любиче, где они все долго пировали и в знак вечной дружбы менялись крестами, он заехал в Киев.
Я отчетливо видел, да и сейчас вижу, его приезд, потому что бабка сказала, что было тогда темно, как бывает пасмурной ночью, а в городе только в княжеском срубе и в монашеском подворье светились огоньки свечек. Я и сейчас вижу эти слабые, тревожные язычки пламени, окруженные золотистым, мерцающим ореолом.
На дороге и в подворье чавкала грязь, слуги вышли навстречу гостям.
Князь Давид был сумрачен; торопливо слез с коня, бросил уздечку конюшему и прошел в княжий дом, который больше походил на крепость и в котором тоже всюду гнездилась тьма. Слуга киевского князя с горящей, дымной лучиной показывал дорогу.
Святополк, который сам, видимо, лишь незадолго до того вернулся из Любича, по слову летописца, «был недалек умом и слаб характером». Его встревожил неожиданный ночной приезд гостя. Слуги принесли греческое вино и мед.
Давид попросил отослать слуг и стал вкрадчиво убеждать Святополка, что галицкий князь Василько умышляет на его отчину.
Василько был красив, силен, деятелен, удачлив в боях. Святополк боялся его и не верил ему. В то далекое время на этой равнине, у прекрасной, прятавшейся в лесах реки, людей одолевало множество страхов и подозрений. Боялись чужеземцев и старых богов, которых еще не совсем забыли, приняв нового, молодого бога, боялись и собственных братьев. И как всегда, страхи прежде всего селились в слабых сердцах.
Фенина бабка рассказывала так, словно ей был понятен страх, живший на этой открытой всем ветрам и всем врагам равнине. И почему-то, стараясь обелить Святополка и возложить всю вину на злодея Давида, она говорила: