Вечно стоят дома на улицах, они не изменяются — они мертвые. Вечно стоят железные фонари, не сходя со своего места ни на один, даже совсем маленький, шажок. Камень и железо вечны и мертвы.
А вот снег, и ветер, и цветок, и зеленый лист, и зеленая иголка, и солнечный свет — они живые, как кошка, как бабочка.
Пытаешься позвать снежинку. Увы, у нее нет имени, хотя она и совсем живая. Снежинки тают и превращаются в каплю воды. Может быть, все превращается в каплю воды? И ты превратишься в каплю воды?
— Мама, я превращусь в каплю воды?
— Глупости! Ты же не снег. Мальчик не может растаять.
Слова матери успокаивают меня.
Вечером мать скажет отцу, что еще не видела ребенка, который задавал бы такие бессмысленные вопросы.
Взрослые не всегда понимают космические идеи, волнующие наше воображение в первые годы жизни. Деревья и цветы для меня совсем живые, я очень хорошо это знаю. По ночам они снимаются со своих мест и танцуют. Они разговаривают на своем языке, понятном только им, как птицы, собаки, мыши. Днем им не хочется разговаривать, днем они пьют воду и солнечный свет, спят. И ведь как ясно видно, что они похожи на нас. Головы цветов, деревьев так естественно держатся на стеблях и стволах. Кажется, вся разница в том, что у тебя две ноги, а у дерева и цветка одна.
Андерсен вскоре подтвердит, что ты был прав, когда видел деревья и цветы во многом похожими на людей.
Труднее всего разобраться в разнице между живым и мертвым. Вода такая же живая, как цветок. Она бежит, струится. Она сама как мир.
А чашки? Они стоят на буфете в каком-то особенном заветном порядке, синие, с золотой каемкой, гордые, важные чашки. Есть и белые, простые, в них мне каждый день наливают молоко. Живые ли они? Может быть. В этом прекрасном мире все может быть. Может быть, чашки ночью разговаривают между собой. Как бы это было хорошо, хотя и немного страшно. Но страх, легкий страх забывается мгновенно, а иногда он долго живет рядом, как напоминание об осторожности, о том, что у вещей есть острые загадочные углы, что вода бывает кипятком и тогда кусается.
…Проходит год-другой — и понемногу ты забываешь, что все в мире живое: и снег, и цветы, и даже старенькие, к этому времени уже склеенные синие чашки.
И вот приходят книги, ты с удовольствием погружаешься в сказки, потому что сам их только что пережил, и слышал во снах, и претерпел первые разочарования, когда понял, что чашке не больно, она не болтает и не танцует по ночам, потому что она, наверно, неживая. Но кто это знает так уж в точности? Может быть, она все же живая в самой своей глиняной глубине.