Пашко простился с Зандоме, чьи шутки не могли рассеять впечатление от всего, что видел он в доме Мате. Впрочем, Пашко почти и не слушал Зандоме.
А тот задумался. Насмешливый взор его принял серьезное, даже грустное выражение. То был уже не прежний бесшабашный Зандоме…
Стук в дверь оторвал его от мыслей. Вошел Нико, и Зандоме обрадовался другу. Задумчивость разом слетела с него.
— Ага! — воскликнул он, пододвигая гостю кресло. — И ты с исповеди! Да еще, как я слышал, с генеральной! Все вы, поверх голов нас, грешных, устремляете взоры туда, к Полярной звезде…
— Напрасно насмешничаешь. Смерть сама по себе — нечто безмерно величественное; никто не может противостоять ее величию. Я сейчас под впечатлением ее таинственной власти и никак не могу из-под нее вырваться. Поэтому сегодня — шутки в сторону.
— Не спорю, — серьезным тоном отозвался Зандоме. — И если я шучу, то из этого вовсе не следует, что мне не жаль Мате. Напротив, я размышляю, почему рак избрал именно его организм? Ведь сколько для него тучной почвы, хотя бы и в нашем городке! И мой хилый умишко постиг лишь то, что хорошим людям плохо приходится. Доказательства тому мы наблюдаем ежедневно. Вон и в народе говорится — сорную траву не выполешь…
— Ты все шутишь… Но я отучу тебя шутить. Вот сведу тебя кое-куда…
— Знаю — к Мате. Вот тут уж не знаю, послушаюсь ли я тебя. Никогда ты меня не убедишь, что есть нечто возвышенное в умирании человека. Такие картины скорее принижают, парализуют меня. Ослабляют мою энергию, отнимают желание работать. А сейчас у меня в голове вертится некий весьма многообещающий проект.
Нико внимательно посмотрел на друга. Любопытство оттеснило впечатления, поразившие его в доме под Грабовиком.
— Помнишь, спорили мы, когда шьор Илия выздоравливал? Много чего наговорили тогда… разве чуть поменьше, чем вы сегодня у Мате. Так вот, этим вопросом я занялся подробнее…
— Ты, Зандоме?! — удивился Нико и даже покраснел от радости.
— А почему бы и не я? Все возможно, как говорил великий Корсиканец, — усмехнулся Зандоме. — Кроме того, я привел в порядок расчеты с тежаками, произвел инвентаризацию моего малосостояния, да еще выдержал Семилетнюю войну с домашними силами…
Зандоме попытался улыбнуться, но в глазах его улыбка не отразилась. Получилось нечто очень печальное. «Наверное, опять ему дома сцену устроили, — подумал Нико. — Что-то ему сегодня шутки не удаются…»
— Ваши речи долго звенели у меня в ушах, — продолжал Зандоме своим обычным тоном. — Благосостояние, прогресс, объединение… Раз даже явилась мне во сне сама Иллирия. Постарела малость, поблекла та самая Иллирия, за которую вы ратуете с таким воодушевлением! Во всем этом я, как тебе известно, плохо разбираюсь. Словам не верю, одушевляться не умею. Но я верю цифрам — и знаешь, что они мне сказали?