Она швырнула на мои колени пакет с джинсами и решительно направилась к арке. Я растерялся, не понимая, зачем она это сделала. Будто сунули меня лицом во что-то непотребное. Злой, как черт, я оставил пакет дома, после чего отправился на Кировский проспект.
В полукруглом кафе-мороженое я застал того самого долговязого парня, который так успешно выполнил поручение Бориски, и поразился, как точно схватила Настя сущность этого парня: он действительно хлюпал всем, каждым движением длинного вихляющегося тела.
За одним с ним столом сидела маленькая «клюшка» и подобострастно внимала тому, о чем он говорил. Она делила свое внимание между этим недоноском и зелеными аквариумами, расставленными в зале. В аквариумах плавали разноцветные рыбки.
Я сказал парню, что мне нужно сказать пару слов, и мы вышли в сквер, посреди которого возвышалась на гранитном пьедестале чугунная статуя изобретателя радио. Все оказалось так, как рассказала Настя. Парня провернутая спекуляция приводила в искренний восторг.
— Ну, Боб! Ну, фрайер! Сеструху свою нажег! — с блатными нотками в сиплом голосе упивался он. — Щоб мне подло было!..
Еле удержался я, чтобы не влепить ему меж глаз. Да и что толку бить таких недоносков: сегодня он прилепился к Бориске, завтра прилепится к любому другому.
— Вы тут как-нибудь без меня, — в пятницу утром заявил папа мой, Георгий Карпович. — Я съезжу на пару дней в заводской профилакторий: что-то сердчишко за-пошаливало.
Сердчишко у него начинало пошаливать всякий раз, когда ему хотелось увильнуть от участия в каком-нибудь семейном мероприятии, и мама была бессильна повлиять на него, разве что упрекнуть в отсутствии интереса к семейным делам. А сегодня вечером такие дела как раз и намечались: мама и тетя Надя устраивали срочное семейное чаепитие по случаю внезапного исчезновения Насти и недостойного поведения дяди Николая.
Но в этот раз отец, кажется, не хитрил. Еще позавчера, узнав, что Настя исчезла, никого ни о чем не предупредив, он почернел лицом, заметно расстроился и впервые за много дней сунул под рубашку руку — помассировать левую половину груди. Папа привязался к Насте. Общение с ней стирало с его отечного лица постоянную озабоченность. Глаза плавились и добрели, губы улыбались. Настя помыкала им, а ему было приятно исполнять ее необременительные прихоти.
Проводив отца до черной «Волги», поджидавшей его во дворе, я пешком отправился на Аптекарский проспект в институт. Переписав расписание занятий на первый семестр и пообщавшись кое с кем из своих будущих сокурсников, я вернулся домой к своему телевизору, будь он неладен.