Он, казалось, был действительно привязан к нашим родителям, с которыми он провёл долгие, полные событий годы. Но он ничем не мог помочь нам, кроме советов, которые заключались в словах: «терпение и покорность». Он держал нас в курсе всего, что происходило, и предлагал нам своё гостеприимство в дни аудиенции, когда нужно было долго ожидать. Итак, прибывши в Царское Село, мы отправились к нему, чтобы у него дождаться часа нашего представления Екатерине. Он дал нам свои наставления, а на наш вопрос, должны ли мы поцеловать руку императрице, ответил: «Целуйте её, куда она захочет, лишь бы она вернула вам ваше состояние». Он также учил нас, как преклонять колена перед императрицей.
Императрица была ещё в церкви, когда все, кто должны были бы ей представиться, отправились в зал. Прежде всего мы были представлены обер-камергеру, бывшему фавориту Елизаветы, графу Шувалову, всемогущему в то время и весьма известному по его переписке с учёными, домогавшимися его протекции, как, например, Даламбером, Дидро и Вольтером. Кажется, это он, по приказанию Елизаветы, предложил Вольтеру написать историю Петра, её отца. Сама Екатерина в молодые годы старалась снискать его расположение.
Уже старик, но ещё весьма сохранившийся, граф Шувалов старался удержать прежнюю роль при дворе. Он поставил нас в ряд (у входа), где должна была проходить императрица.
Когда окончилась обедня, стали выходить парами камер-юнкеры, камергеры и знатные сановники. Наконец появилась сама императрица, в сопровождении князей, княгинь и придворных дам.
Мы не имели времени рассмотреть её, так как нужно было преклонить колена, поцеловать её руку, в то время как ей называли нашу фамилию. Затем мы стали в кружок со всей этой массой дам и вельмож, и императрица начала обходить всех, обращаясь к каждому с каким-нибудь словом. Это была уже пожилая, но очень ещё сохранившаяся женщина, скорее низкого, чем высокого роста, очень полная. Её походка, её осанка и вся она носили печать достоинства и изящества. У неё не было резких движений, все в ней было величественно и благородно. Но это была сильная река, всё уносившая на своём пути. Её лицо, уже покрытое морщинами, но очень выразительное, свидетельствовало о гордости и наклонности к властолюбию. На её губах постоянно блуждала улыбка, но для того, кто помнил её деяния, это выработанное в себе спокойствие скрывало за собою самые бурные, неистовые страсти и непреклонную волю.
Когда она подошла к нам, её лицо просветлело и, глядя на нас тем ласковым взглядом, который так восхваляли, она сказала: «Ваши годы напоминают мне годы вашего отца в то время, когда я увидела его в первый раз. Надеюсь, вы здесь хорошо себя чувствуете». Этих немногих слов было достаточно, чтобы привлечь к нам целую толпу придворных, которые стали льстить нам ещё больше, чем делали это до сих пор. Нас пригласили к столу, накрытому под колоннадой. Это было высокой честью, так как императрица приглашала к этому столу только особенно приближенных к себе лиц.