Добравшись в мыслях до Петра Петровича, Степка и сейчас выругнулся в уме, но тут же подтянулся, расправил плечи: он уже был перед домом Бардиных. Обошел черную глыбу братниной легковушки, поднялся на крылец и торкнулся в дверь, но она была заперта. Из окон в палисадник падал свет, из дому доносились голоса — Степка усмехнулся и, спустившись с крыльца, толкнул приворотную калитку.
В просторной избе Бардиных все — от железной дверной скобы толщиной в детскую руку до сколоченных из половых досок лавок и стола на бревенчатых ногах — было матеро-прочным. Окинув глазами мужиков, повернувшихся на его приход, Степка удивился: хозяина-то самого, Федора Бардина, дома и не оказалось. Во главе стола, прямо напротив четверти с самогоном, в белой распахнутой рубашке с резиновыми лямками через плечи и кривой улыбкой через все сухое смуглое лицо сидел Рево; пухлые мешки под глазами его, оттененные висящей высоко лампой, казались совсем черными, и Степке сначала показалось, что брат надел черные очки. Рядом с Рево, с кружкой в одной руке и вывернутой зачем-то наружу мехом рукавицей в другой, тянул длинную худую шею тесть Кирилл Михатов, прозванный на деревне коротко и неясно — Козел. Чуть в сторонке, в углу, несмело жались друг к дружке братаны Васягины — Колян и Васька, враз утерявшие при Рево свою наглую привычку кстати и некстати похохатывать прямо в лицо. Хозяйка Клавдя, вся кругленькая в противность младшей сестре Маньке, словно составленная из разновеликих шаров и шариков, катилась к столу с чашей в горку наложенной квашеной капусты и приостановилась на дверной стук посредине избы.
— Ока! Пошли за старшим — пришел младшой, худы твои лапти! — взвизгнул Михатов Козел так, словно был ему Степка самый распрежданный гость. Он много болтался по свету — и в солдатах проходил в царской и Красной армиях лет десять, и на заводе в Канаше проработал, — и один в семье говорил по-русски чисто, иногда даже с вывертами.
— Иди сюда, женатик. Дай лапу. — Рево через стол хрустнул Степке руку, покосился на Михатова. — Подвинься, ты, а то от тебя, братец, курицей пахнет. Сядь сюда, браток. Ну, как живем?
Степка протиснулся вдоль острых колен потерянно заморгавшего Козла, сел между ним и братом. Колян схватил четверть, налил из нее в кружку, наполнил до краев и услужливо поставил перед ним. «Ишь, какой ласковый стал, зараза. Лучший друг!» — усмехнулся про себя Степка и ответил врастяжку:
— Чего мы живем… пашем да хлеб жуем. Так и сдохнем, свету белого не видевши.
— Ну-у, чего это ты? Не нюнь. Выпей лучше — отпустит нервы, проверено. — Рево посматривал на него с интересом, что-то новое в братце, видимо, пришлось ему по душе. — Только женился, а уже сопли мотаешь на кулак. Давай-давай, догоняй. Мы уже согрешили по одной.