— Вот был в Красноборе мужик один. Тоже святой, навроде Железина вашего, — круто увел Рево разговор от сидящих за столом в дальний лесной поселок. — До того уж был хороший мужик, до того во всем правильный, хоть на руках его носи. Жил-поживал да всем советы давал, как надо жить. И ладно нашлись люди, написали нам, как он сам-то живет. А хорошо-о он пристроился жить, кулак нынешний, и все тут. Понастроили они с отцом-стариком в лесу, на пасеке колхозной, хлевов да сараев и содержали там две коровы, телку, штук пять свиней. И ни гугу о них властям. Пили, жрали через край, а налоги за них другие должны платить. Скрывали, в общем. Ну, тряхнули мы их. И, главное дело, как еще брыкаться начал, когда привезли мы его к себе. Далече он сейчас отсюда. И советов, думаю, никому не дает, и язык свой прикусил, конечно, не вякнет до смерти. Понял, Федор? Сказка — ложь, да в ней… Кем уж работает он у вас?
— Кто?
— Кто-кто… Да Железин ваш. Перед которым вы трясетесь, аж штаны обмочили.
— Молоко он возит к вам в район, — буркнул Федор, уязвленный последними словами Рево.
— Молоковоз? О-о, да пристрели меня на месте — не поверю, чтоб на этой работе человек руки не погрел. Помню: два или три молоковоза уже побывали у нас. Ну, это не мое дело, не мое. Мне факты подавай. Просто я хотел сказать: ходы разные имеются, лишь головой надо шурупить.
— Ну, на молоке-то Железина вряд ли поймать… — неверчиво покачал головой Федор. — Если на другом чем… Я тут имел с ним один разговор, так нехорошие слова он говорил про нашу жизнь.
— А ты его при свидетеле расколи, пусть при свидетеле их скажет. Вот эндак… Давай-ка разлей останки на посошок. Пора и честь знать, да и в конторе мне с утра в срок надо быть. Этот новый начальник наш строжит все, никак не пойму, что за человек. Тоже, кажись, из святых — нотацию мне прочитал: нежности у меня, слышь, не хватает на допросах… И вообще, смурной какой-то, за день пять слов не подарит. Шибанули его сверху — за святость, видать, — и к нам спустили, вот и качает теперь права. О-хо-хо-ой, грехи наши тяжкы-и-и… Ну, бывайте здоровы, живите богато.
Федор проводил гостей на улицу. Встали у палисадника, шумно вдыхая резко чистый, после прокуренной избы, воздух. Ночь вызвездилась высоко и просторно. Ни единым звуком не проявляла себя деревня, даже листик ни один не трепыхнулся на ближней ветле, черным стогом выступающей на глубокой небесной сини — все млело и стыло на стыке ночи и утра, предаваясь самым сладким мгновениям сна. Пройдет всего час, и не только люди, зверье и птахи вернутся к своим вечным хлопотам о жизни, даже ветерок, залегший где-то в залесных падях и уремах, заструится в не угаданной нами заботе журчать над привольем полей и лугов, ерошить ковры вершин ельников и боров, тревожить речные озерные глади. Господи, как велик белый свет, если взглянуть вот так однажды широко, как он богат и красив, жить бы да жить всем нам в этом мире усладно и покойно, чего хотим, что делим, почему нам всегда чего-нибудь да не хватает, зачем дергаемся, куда рвемся?!