— Знаешь, что тебе достаётся в награду за тысячелетнюю жизнь, Маклауд? Не мудрость. Изоляция.
— Да ладно. Все бессмертные изолированы.
— Правда, — заметил Митос задумчиво. — И не только они. Все — в той или иной степени. Всё дело в степени.
— А причём здесь Ричи?
— При том, что я не могу ответить на твой вопрос, не вызвав у тебя отвращения, — Митос толкнул пальцами подстаканник, и тот, скользнув через стол, завис над самым краем.
— О чём ты? Если Ричи тебе не нравится, так и скажи.
— Это было бы проще всего, — сказал Митос, не глядя на Маклауда.
Маклауд размашистой походкой приблизился к столу, за которым сидели Джо и Митос, развернул стул спинкой к себе и оседлал его. Он уставился на Митоса, и тот поморщился, завидев выражение его лица. Вздохнув, Митос нагнулся вперед.
— Ты спросил: «Что я имею против Ричи», и мне на ум приходят три ответа. Два из них — ложь, но зато их легче понять.
— А, так значит, я не смогу понять правду?
Митос, похоже, чувствовал себя не в своей тарелке.
— Почему? — настаивал Маклауд.
— Потому что ты недостаточно стар, чтобы разделить мою точку зрения.
— Ой, да иди ты!
— Вот видишь. Я ещё даже не начал объяснять, но уже не могу обойтись без снисходительного тона.
— Это уж точно.
— Я мог бы солгать и сказать, что не люблю Ричи, потому что его панковские замашки действуют мне на нервы.
— И это ложь, благодаря которой я не проникнусь презрением к тебе?
— Да. Пристойная ложь, не входящая в противоречие с моим поведением. Она подходит.
— Но это не правда? — вставил Джо.
— Нет.
— Ладно, приятель, тебе удалось завладеть нашим вниманием. Развей мысль. Что тогда будет правдой?
Митос кивнул Джо и осушил свой стакан. Налив себе по новой, он произнёс:
— Правда заключается в том, что я видел множество таких Ричи. Обычно их убивали до того, как они заслуживали право вообще быть упомянутыми, так что я не испытываю желания привязываться к нему душой.
— И всего-то? — рявкнул Маклауд, вставая и отпихивая свой стул; балансировавший на краю стола подстаканник упал на пол. Маклауд отвернулся к стойке, пытаясь справиться с клокочущей внутри яростью. За его спиной Джо выдохнул:
— Господи, Адам.
Повисла тишина. Взяв себя в руки, Маклауд снова оборотился к сидевшим за столом. Джо поглядывал на Митоса с отвращением, а Митос смотрел на Маклауда с выражением, которое трудно было определить: не цинизм и не враждебность, скорее… сожаление.
— Это правда, — сказал Митос тихо. — Именно поэтому я не люблю отвечать на подобные вопросы.
Маклауд не собирался мириться со сказанным; его гнев ещё не остыл.