– Не могу-уу! Я давно уже терплю, мне спинку больно, – хныкала Олька. Рита гладила её по светлой чёлке, прижимала пальцем Олькин нос – «Дзинь-дзинь, трамвайчик отправляется!» Поправляла воротник пальтишка, по-новому завязывала шарфик. От Ритиной ласки Олька начинала плакать уже по-настоящему, и Рита с тревогой всматривалась в налитые слезами глаза троюродной сестрёнки.
– А мама знает, что тебе больно? Давай ей скажем, и она не будет тебя брать, дома посидишь… Ты не испугаешься? Не боишься одна? (Олька помотала головой: «Меня мама часто одну оставляет, я большая уже») – Вот и хорошо, вот и молодец. Я тебе карандаши дам, краски акварельные… Мы с твоей мамой всё купим и придём, а ты пока будешь рисовать. У меня книжки есть с картинками, и куклы есть на антресоли, мы их с тобой достанем, и ты с ними познакомишься.
– Она знает, – перебила Риту Олька, которой, похоже, было уже не до кукол и не до книжек с картинками. – Я говорила, что больно. А она говорит, ничего с тобой не сделается.
Рита ненавидела Женьку. Олька страдала, а Женька считала это капризами и притворством – дети всегда капризничают, кому же нравится стоять весь день в очередях.
– Не умрёт, потерпит.
– Ты хочешь, чтобы она терпела? Чтобы мучилась весь день от боли? – наскакивала на неё Рита.
– Ничего у неё не болит, слушай ты её… Она в корсете, в нём не больно, врач сказал. Она сочиняет, притворяется, чтобы её пожалели и домой отвели, играть. Я свою дочь знаю, уж поверь мне на слово.
Рита не верила Женьке. А Ольке верила, стараясь компенсировать девочке утомительные «магазинные» дни: угощала её орехами в белой сладкой глазури (Рита варила их в сахаре, добавляя в сироп немного сливок), покупала игрушки, придумывала игры. Она была неистощима на выдумки – перевёрнутые стулья превращались в корабли, ковёр – в Саргассово море, а Рита с Олькой изображали оставшихся в живых мореплавателей (как вы уже догадались, игра называлась «Остров погибших кораблей»).
И много других чудесных игр придумывала Рита. Олька звонко смеялась, забывая про боль, которая проходила сама собой, исчезала, как по волшебству. Довольная тем, что девочка улыбается и не капризничает, Женька скармливала ей колбасу и апельсины, которых в Рязани было не купить. – «Ешь больше, мамке легче везти будет» – угощала Женька. И Олька, перемазанная апельсиновым соком, держа в каждой руке по бутерброду с колбасой, отвечала с набитым ртом: «Нее-е, я вот это шьем и вшо, в меня больше не влежет» – и в доказательство выпячивала раздувшийся от колбасы и апельсинов живот… Рита радовалась Олькиному недолгому счастью и мысленно просила бога: «Оставь ты её, не мучай больше! Ей достаточно выпало бед, ей уже хватит!»