— Ты сейчас в очень, очень нехорошем положении, — говорит Барсин.
Юноша пылко соглашается.
— Что-то пошло не так, — объясняет Барсин. — И эта штука, та самая жуть, которая пошла не так тебя нашла, умыкнула и заменила. Сейчас она здесь, носит твою кожу как перчатку, ходит твоими ногами, говорит твоим ртом. И плодится. Кошмар, который ты видел, сейчас испытывает сотня тысяч человек. Это плохие новости. Хорошие — в том, что мы тебя поймали. А я тебя до сих пор там вижу. Велика вероятность, чтоб мы сможем достать тебя наружу.
— «Велика вероятность»? — Парень делает два вдоха. — Если не можете… — торопливо начинает он.
— Сосредоточься на красно-синей спирали, — говорит Барсин. Всё это время прибор оставался направлен юноше в глаз.
— На чём? Не вижу ничего.
— Это потому что ты уже не связан со зрительным нервом. Но твой разум заперт внутри чего-то, что связано. Ты не видишь спирали, но каким-то образом знаешь, на что она похожа. Чувствуешь её форму, как узор, нарисованный теплом на тыльной стороне ладони.
Речь Барсина замедляется, входит в завораживающий ритм.
— Спиральная идея входит внутрь. Распространяется и процветает. Всё больше места занимает собой. Чем больше ты думаешь о спирали, тем яснее понимаешь, что невозможно думать ни о чём, помимо спирали.
Юноше, похоже, нечем ответить. Его дыхание выравнивается.
— Твои мысли замедляются, — продолжает Барсин. — И спирали заполняют тебя рекурсивно, словно ледяные кристаллы, пока не станешь совершенно неподвижен. Твой мозг знает, что его травят. Пусть даже ты сейчас незрячий, рефлекс велит тебе отвернуться или перекрыть то, что ты видишь. Достаточно долгое воздействие окажется смертельным.
Повисает тяжкое молчание; Барсин, не отвлекаясь ни на что, светит ядовитым светом в зрачок юноши, разглядывает ярко освещённый глаз, отслеживает изменения зрачкового рефлекса и ждёт появления характерного признака. Это не точная наука, кое в чём приходится полагаться на чутьё. Он ждёт до тех пор, пока не убеждается однозначно. Наконец, отпускает кнопку на приборе, и тот гаснет.
Юноша совсем затих и лежит без движения.
* * *
Барсин поднимается, скрипнув коленями. Вздыхает, расслабляется. Напряжение в плечах отчасти уходит. Он убирает офтальмоскоп.
— Это можно считать меметической химиотерапией, — говорит он, ни к кому, по сути, не обращаясь, лишь бы заполнить мёртвую тишину. Юноша сейчас слышит только розовый шум. — Спиральный символ — примитивная отрава, действующая через восприятие. Долгое воздействие смертельно. Но от воздействия, которое тебя едва не погубит, можно оправиться. Ты оправишься от этого яда, а вот Красного он прикончит. Ты выживешь, а Красный — нет. Потому что ты, друг мой — разумная и творческая личность, а Красный…