Я не знаю, что на это ответить. Но только не правду. Артур видит выражение моего лица и говорит:
– Когда ты живешь со мной, тебе не остается ничего другого, кроме как научиться готовить, – он виновато пожимает плечами. – Если, конечно, ты не без ума от яичницы. Тут я абсолютный эксперт.
– О да, это так.
Я отодвигаю стул. Ножки скребут по полу.
– Я, пожалуй, пойду.
– Не так быстро, – говорит Артур, хватая меня за рукав.
– Что еще?
– Прежде чем снова исчезнуть в своей комнате, скажи мне, где ты был.
– Ну и где, как ты думаешь? На работе, – раздраженно отвечаю я.
– Да. До пяти. А потом? – ухмыляется он.
– Сначала пошел на выставку, потом ненадолго заглянул в бар, – это не вранье.
– Это ужасно скучно. Мы с тобой ничуть не похожи. – Эти слова заставляют меня рассмеяться. – Ты и в самом деле безнадежный случай, Джейкоб. Ты в курсе?
– Да, – говорю я. – А ты чертовски любопытен.
Луиза
Еда вкусная, и заведение набито под завязку. Столы похожи на разбросанные островки с красно-белыми клетчатыми скатертями, обитатели которых слишком громко разговаривают.
– Тебе не нравится? – спрашивает сквозь шум мама.
– Напротив, – говорю я. – Все очень вкусно.
Она улыбается. А потом мы обе снова делаем вид, что нет ничего странного в том, что мы здесь впервые только вдвоем. По-моему, мы делаем это довольно хорошо. Посторонние не заметили бы, что что-то не так. Что кого-то не хватает. Что мы грустим.
Мама режет свой бифштекс на мелкие кусочки. Она выглядит усталой. Как будто не спала уже несколько недель. Я знаю, каково это. Мы похожи на призраков, которые время от времени встречаются в коридоре. Или на кухне. Или в ванной. Бледные оболочки, говорящие «Доброе утро» и «Сладких снов». Когда кто-то лишает себя жизни, он забирает и часть твоей. Он забирает часть тебя. Стоит ли рассказать маме о письме Кристофера? Но я не рассказываю. Ее глаза слишком пусты, а щеки слишком впалые.
С тех пор, как я появилась в кафе, она уже четырежды извинилась за то, что освободилась так поздно, а я четырежды ответила, что ей не стоит об этом беспокоиться. Она всегда много работала. Но раньше у меня еще был брат. И тогда это было не так заметно.
Я смотрю на нее. Сейчас, когда перестала улыбаться, мама снова выглядит настоящей. Она больше не позирует, словно для фотоальбома. Морщины глубже, кожа бледная. Иногда я слышу, как она плачет, когда думает, что меня нет рядом. Очень-очень тихо. И время от времени, возвращаясь поздно вечером домой, заходит в комнату Кристофера и садится на его кровать. Она думает, что я не знаю об этом, потому что уже сплю, но чаще всего я еще бодрствую. Мама поднимает глаза и, когда замечает, что я смотрю на нее, снова включает радость на своем лице. Будто лампа.