Говорили о войне всюду. Оживились театры, клубы, усилился интерес населения к газетам и журналам. Но о революции — гробовое молчание! Казалось, кругом тишь, да гладь.
Но тишина эта была только у нас, на Иртыше. Политическая жизнь в Петрограде и промышленных городах бурлила, как весенний паводок. Это стало чувствоваться по тону газет. В отчетах о заседаниях Государственной думы передавались речи депутатов оппозиции и немногословные и фильтрованные цензурой речи депутатов-большевиков. Жадно читали газетные данные о наших победах и провалах. Формула «Война до победного конца» была священной. Она была и моей формулой в то время...
А война продолжалась и требовала все новых и новых средств в масштабах, превышающих возможности страны. Выдержать таких огромных жертв страна не могла. Газеты стали писать о начале экономической разрухи, о недостатке продуктов в Петрограде и промышленных центрах, о плохом снабжении фронта, о разложении армии, о похождениях Распутина и министерской «чехарде»...
Стали появляться сведения о стихийных выступлениях женщин и рабочих. Телеграфное сообщение в феврале 1917 г. о том, что Николай II, а затем и Михаил отреклись от престола, всколыхнуло жителей, все еще живших в обывательском неведении. Площадь быстро наполнилась народом. У всех радостные и взволнованные лица, красные банты или ленты на груди. В тот же день состоялся митинг. Тут было все городское начальство, именитые купцы, чиновники всех рангов и простой народ. Внешне это казалось единством всех классов и сословий. Мне тоже казалось, что с революцией наступит эра новой, свободной жизни: народ, избавившись от гнета царизма, получит возможность свободно учиться, а налоги не будут больше давить крестьян и моих чувашей.
Всему этому я искренне верил и думал: есть искушенные в политике партийные люди, они и завершат устройство послереволюционной жизни.
Вскоре я был переведен в Томск, на земснаряд «Сибирская-III». На новом месте, конечно, были новые люди: командир — инженер И. Гохштейн, вахтер — бывший политкаторжанин, эсер Александр Рудаков, а в тридцатых годах, когда я его встретил в Москве, он уже был коммунистом. А пока что он успел создать на судне эсеровскую партийную ячейку. Александр Рудаков был первым членом революционной политической партии, с которым мне пришлось работать бок о бок в течение полутора лет. Он не увлек меня за собой и за своей партией. Был он какой-то неряшливый и неорганизованный во всем. Эсеровская ячейка под его руководством особой роли не играла. И когда в сентябре 1917 года был созван 1-й съезд водников Томского округа, делегатом на съезд команда избрала меня, беспартийного.