Рауль, Фредди, Мэрилин Монро и я посещаем сотни планет. Бывает, спускаемся на поверхность, чтобы найти один лишь щебень. И ни следа разума.
Я предлагаю опускаться только на планеты с умеренными условиями, с океанами и атмосферой. Рауль возражает, что планета, куда отправилась Натали, не обязательно такая же, как наша, но Фредди меня поддерживает. Мои критерии позволяют сократить количество подлежащих обследованию планет в целых десять раз. Их было двести миллиардов, осталось «всего» двадцать миллиардов…
Мы не ожидали, что у нас на пути вырастет этот грозный противник – неохватность Вселенной.
Чем больше пишу, тем страннее ощущения. Пишу, весь дрожа, это очень похоже на плотскую любовь. Уношусь на несколько минут неведомо куда. Забываю, кто я такой.
Сцены выписываются сами собой, как будто персонажи освобождаются от моей опеки. Я наблюдаю за их жизнью в моем романе, как за рыбками в аквариуме. Приятно, не скрою, но при этом страшновато. Такое впечатление, что я играю с взрывчаткой, понятия не имея, как ею пользоваться.
Пишу и уже не помню, кто я, забываю, что пишу, забываю все вообще. Я рядом с моими персонажами, живу вместе с ними в сюжете. Это как сон наяву. Эротический сон, между прочим, потому что дрожит все тело. Чувство экстаза. Транс. Краткое волшебное мгновение. Каких-то несколько минут, а то и считаные секунды.
При этом не мне определять, когда настанут эти экстатические мгновения. Нагрянут, когда сами пожелают. Это награда мне за удачную сцену, за хорошую музыку, за правильные мысли. Когда это кончается, я сижу без сил, весь в поту. После этого наваливаются уныние, тоска и сожаление, что это чудесное мгновение оказалось таким скоротечным. Тогда я делаю музыку тише и глушу себя телепрограммами, чтобы забыть про боль, причиняемую осознанием, что покорение вершин – редкая случайность.
Подпрыгнув, я швыряю гранату в гущу появившейся прямо передо мной группы чеченцев. И тут же спасаюсь бегством. На бегу я не думаю о свистящих между моими икрами пулях. Кидаюсь к колодцу посередине деревни и цепляюсь за подвешенное над ним ведро.
«Волков» изрядно проредили. Я не вижу Стаса. Делаю тише «Ночь на Лысой горе», льющуюся мне в уши из плеера. Теперь мне слышно мое собственное дыхание, треск и гул пожара у меня за спиной, крики, приказы, вопли раненых, зовущих на помощь.
Меня молча разглядывают члены жюри. Я, в свою очередь, разглядываю со сцены их. Сидящий в центре чемпион по боксу в тяжелом весе пялится на мою грудь. Справа и слева от него сидят подзабытые киноактеры, телеведущие, режиссер эротического кино, несколько фотографов, специализирующихся на художественном «ню», давно не забивавший голов футболист.