Свое убежище он расположил с умом – на одном из самых удаленных и самых высоких пиков Андских гор, недалеко от Куско, что в Перу.
Там Улисс Пападопулос медитирует и пишет. Это человечек с черной курчавой бородой, с отросшими ногтями, плохо заботящийся о чистоте тела. Когда десять лет живешь затворником в келье площадью в двадцать квадратных метров, то перестаешь следить за одеждой и за гигиеной. Зачем, если единственные твои гости – пауки?
Монах занят записью последнего афоризма Эдмонда Уэллса, когда к нему наведываемся мы. Афоризм гласит, что, чтобы понять систему, надо от нее отвлечься. Моего друга Рауля это утверждение приводит в восторг. Не этим ли самым занимаемся мы? При нашем приближении Пападопулос резко прекращает строчить.
– Кто здесь?
Холодный душ! Смертный раскрыл наше присутствие! Скорее за шкаф!
Он принюхивается.
– Я вас чую. Вы ведь здесь?
Этот человечек – несравненный медиум. Он вертится на месте, как кот, унюхавший мышь.
– Я чувствую, что вы здесь, святой Эдмонд.
Мы силимся унять свечение наших аур.
– Вы здесь, святой Эдмонд. Я это знаю и чувствую.
Если бы я знал, что превращусь в ангела, страшащегося смертных…
– Я давно вас дожидаюсь, – бормочет писарь. – Одно дело – абсолютное знание, и совсем другое – одиночество…
Мы с Раулем боимся шелохнуться.
– Это я только с виду мистик. У каждого есть предел. Вы пообещали диктовать все, что я пожелаю записать. С тех пор по утрам моя голова, ясное дело, полна текстов, но как же насчет того, чтобы вас увидеть?
Мы старательно ежимся.
– Готово! – восклицает он. – Я вас обнаружил, святой Эдмонд!
Он подскакивает к шкафу, силится опрокинуть его на себя, потом так же внезапно передумывает и отпрыгивает в центр комнаты.
– Раз вы так, я увольняюсь! – гневно провозглашает он. – Извините, но такое неуважение совершенно недопустимо.
В страшном волнении греческий монах хватает огромную деревянную колотушку и обрушивает ее на камни, которыми когда-то замуровал дверь.
Из-за нас писарь решил прекратить свое затворничество! Я пихаю Рауля Разорбака локтем:
– Надо ему помешать. Эдмонд Уэллс никогда нам этого не простит!
– Сюда, бескрайний мир! Ко мне, красавицы! – истошно орет бедняга. – Я отказываюсь от обета целомудрия! От всего отказываюсь, в том числе и от обета молчания! Молитвам тоже конец! Раскрываю объятия ресторанам и дворцам, подлинной жизни!
Каждый выкрик он сопровождает ударом колотушкой.
– Потратить десять лет жизни на запись философских афоризмов – благодарю покорно! Удосужились меня навестить – и ни здрасьте, ни прощай! Нет уж, хорошенького понемножку. Религия – капкан для желторотых послушников. Ну и простофиля же я: стоило появиться светящейся фигуре с просьбой засесть в одиночестве в горах и записывать ее мысли, как я тороплюсь повиноваться!