Гостя проводили сразу в княжеский шатер. Правда, посадили не подле Владимира, а в сторонке. Вроде как и не на самом краю, но и в то же время так, чтобы знал свое место. Он ведь не князь и не ближник. Вообще-то, Романова подобное обращение задело. И уж тем более на фоне того, что по правую руку с Ростиславом устроился Вторуша. А ведь князь сидит бок о бок с Мономахом.
В принципе, наплевать и растереть, как на этот пир, так и на место отведенное ему на нем. Михаил себе цену знает. И сколько бы вот эти ни кичились, он обделает их по всем статям. Но тут это имеет значение. И коль скоро желаешь чего-то добиться, то и положение нужно занимать соответствующее. Как и место на пиру или совете.
Гостя как и полагается встретили здравицей. Выслушали ответное слово. Да и благополучно позабыли о его присутствии. И это Михаилу так же не понравилось. Дело даже не в том, что подобное являлось тревожным признаком. На этом пиру бражничали не победители, а проигравшие. Но всяк и каждый превозносил своего князя, не забывая и о себе сердешном. Истинные же победители, те кто спас их и в одиночку выдержал удар всего половецкого войска, даже не поминались. И это было обидно.
А еще противно. Настолько, что захотелось встать и уйти. Но Романов заставил себя оставаться на месте. Не нужна ему ссора. Если уж решил чего-то добиться, то придется пройти через многое. И вот эту горькую чашу испить в том числе.
– А чего воевода Романов отмалчивается? Иль нет у него доброго слова для воинства славного, пришедшего ему на помощь? – вдруг громко произнес Вторуша.
– Ему больше по душе не славить честных воев, а лить их кровь каменным дробом. Сколько добрых сынов Руси сложили голову не от половецкой стали, а от союзной руки, – сокрушенно произнес Ростислав.
В шатре вдруг повисла напряженная тишина. Все взгляды устремились на Михаила, сидевшего между двумя дюжими дружинниками молодого князя. Сразу не понравилось такое расположение. Ну да, чего уж. Где указали там и сел. Да и не опасался он особо.
В ответ на этот выпад, воевода потянулся к кувшину с пивом и налил в латунный кубок, демонстрируя, что совершенно спокоен и рука его не дрожит. Без спешки отпил пару глотков. Кивнул, мол, доброе пиво, и поставил кубок на стол.
– Сто пять воев погибло от каменного дроба, – глядя прямо в глаза молодого князя, произнес Михаил. – Порубленных, да пострелянных половцами мы тоже посчитали. Две тысячи двести тридцать шесть.
Он опять отпил пива, продолжая демонстрировать твердость руки. Хотя, справедливости ради, кровь в нем кипела так, что контролировать это ему удавалось лишь, по обыкновению, отстранившись от себя и управляя телом словно со стороны. Вернув кубок на стол, Романов продолжил.