Десяток рассыпался по кустам, охватывая подворье. Движутся словно тени, не смотри, что все в железе. И сам боярин с Боголюбом выказали не меньше ловкости, подобравшись к самому крыльцу. В этот момент из-за угла появился какой-то паренек, с ведром в руках. По всему видать холоп, что за домиком присматривает. Не успел он удивится, как тут же упал в беспамятстве, словив в лоб могучий кулак десятника.
Ратибор поднялся на крыльцо и дернул дверь. Открыто. Не стерегутся полюбовники. Конечно если в берестяной цидульке правда прописана. Он до последнего верить не хотел в измену. Когда несся по улицам града все всматривался в прохожих, шарахающихся в стороны. Вдруг ладу свою приметит. Прошел из сеней в комнату.
– Здрава будь, Смеянушка, – угрюмо произнес он.
Нагая девица на постели устланной медвежьей шкурой сжалась в комок, потянув к подбородку одеяло из волчьих шкур. Вторуша подхватился, и бросился к мечу прислоненному к стене. Да только кто же ему даст шанс. Сердце стонет от обиды и горечи, в голове бурлит котел ярости, а тело само все делает так, как должно.
Короткий шорох клинка покидающего ножны и сталь сходу отсекла кисть Вторуши, ужи почти ухватившую рукоять меча. Шаг вперед и кулак прилетел в душу. Жена сжалась в комок не жива ни мертва, не в состоянии вымолвить ни звука. Ратибор подбил ногу полюбовнику и когда тот рухнул на колени, не отводя взгляда от глаз Смеяны вскрыл ему глотку. После этого толкнул коленом агонизирующее тело на деревянный пол.
Подошел к неверной, и схватив за волосы выволок на средину комнаты. Говорить не хотелось. Вообще. А тут еще и ком в горле, да такой, что боль невыносимая, и дышать нечем. Зажмурился так, что из уголков глаз слезы пошли, невольно всхлипнул, и полоснул клинком по белоснежной тонкой шее, враз прорезав ее до самого позвоночника…
– Как он смел! – Ростислав пардусом обернулся в сторону вошедшего в горницу, вперив в Федора гневный взгляд.
– Его правда, князь, – заступая дверь, так, чтобы тот не смог покинуть помещение, твердо произнес дружинник.
– Отойди в сторону, – прошипел князь.
– Не отойду. Хоть казни.
Нож покинул ножны и замер у горла дерзнувшего противиться княжеской воле. Федор нервно сглотнул, невольно скосив взгляд вниз, хотя и не мог видеть лезвие. Потом твердо посмотрел в глаза Ростислава.
– Вторуша сам виноват. И коли ты в гневе примешь решение казнить, то и до беды недолго. Не все бояре примут это, да и дружина разделится. Добром это не кончится. По правде, Ратибору полагается вира в казну. За убиенного прелюбодея Вторушу сорок гривен, за неверную жену двадцать.