Так было два или даже три года…
Суханов привык к этому настолько, что перестал считать свои поездки к Наде изменой, а дом у Пяти углов стал для него родным. С совестью у него всегда были лады, и, собираясь вылететь, он преспокойно закупал фрукты, почти не торгуясь, — деньги у него были. За этим он следил: жене оставлял столько, сколько надо было. И вообще полагал, у кого больше денег — тот и умнее. Своих, конечно же, не обижал, покупал детям подарки: то игрушки, то какую-нибудь обувь. И, думая об этом с таким же спокойствием, как и о посещении Нади, считал, что живет очень разумно. Детей у него было двое, мальчик и девочка. Они его любили и, когда он возвращался из рейса, внося в дом запах бензина и крепкого одеколона, кричали: «Папа! Папа!» — и повисали на его огромных ногах.
Жена, глядя на такую встречу, радовалась за детей и почти никогда ничего не говорила. Молчала… Она давно уже поняла, что у мужа где-то есть зазноба, но разговора об этом не затевала, потому что устала от жизни и потому что знала бесполезность всяких слов. Кроме того, муж мог и побить ее. В этом случае он сначала предупреждал коротким: «Тресну!..»
Конечно, если бы она услышала разговор Суханова с Надей по телефону, то ее, настрадавшуюся и привыкшую ко всему, стошнило бы. Но она, к счастью, не могла слышать, как Суханов, этот грубый, сделанный вроде бы наспех, кое-как человек, не терпевший не только нежных, но даже уменьшительных слов, привыкший только рычать и требовать уважения, говоря: «Что вы без меня? Нищета!» — вдруг менялся. Он и хихикал, и лебезил, и даже острил… И когда милая его сердцу кассирша в шутку отчитывала его за то, что долго не прилетал, он сюсюкал: «Надечка… Надечка, не мог вырваться к тебе…» Но куда там!.. Она и слышать не хотела: он ее не любит, забыл, а она сидит как дура и все ждет. «Надечка, — снова прерывал ее Суханов, — ты же умница…» И так они могли висеть на телефоне час. Надя, привыкшая торговать в магазине, приторговывала и в разговоре и боялась продешевить. Бесплатно она никому ничего не давала, в долг не верила и была уверена, что цену себе знает.
Но вот она уехала в Подмосковье, забыв своего добытчика, и Суханов остался один. Он расстроился, потому что заранее предвкушал встречу, мечтал о разговорах в коридоре и за столом, о ласках ненасытной Нади. Но делать было нечего: дождавшись служебного автобуса, он поехал в профилакторий. И когда сидел в автобусе, придерживая ногой сетку с мандаринами, то жизнь показалась ему очень серой. Суханов даже обиделся: на Надю — что не предупредила, на судьбу — что такая злодейка.