Галина Дмитриевна знает эту историю, и я спросил, приезжал ли кто на похороны.
— Не скажу, — ответила она. — Приезжал ли кто… Да Христя такая была, что могла и адрес не оставить, чтобы не беспокоить детей да эту…
— Значит, и памятник некому поставить?
— Ой, какой там памятник! Они получали гроши, а потом перестали получать. Вот и все. Она им не нужна, старая… Она же говорила, — сказала другим голосом Галина Дмитриевна и, передразнивая невестку Христи, капризно поджала губы: — «Мне здесь скучно, мы привыкли жить шикарно…» Когда только успели привыкнуть. Такая ото зараза!..
Не знаю, может, Христя и впрямь не оставила адрес, но и этим своим поступком она подтвердила, что, несомненно, заслужила на свою могилу памятник — памятник слепой, но такой преданной любви.
Галина Дмитриевна готова, наверное, повторить нечто подобное, а возможно, пойти в своей любви дальше, хотя сложно представить еще что-либо в такой преданности. Она жила у сына и из любви к нему готова была мириться с невесткой, но, думаю, она понимает, что это чужой дом, все вокруг чужое, а в поселке, где она прожила жизнь, — свое. Сын Галины Дмитриевны, не в пример другим сыновьям, деньги у матери не отобрал, и она, вернувшись, купила этот дом у оврага. Здесь тише и спокойнее, летом чувствуется близость речки и поросшего ивняком болота. И дома здесь, хотя они вроде бы такие же, как все другие в поселке, смотрят на прохожих не так горделиво, будто бы понимают, что место для них отвели не лучшее — у оврага, где в безветрие поднимается тяжелый дух от очистных сооружений, построенных за огородами, у болота. Поговаривают, что скоро снесут улицу, чтобы расширить эти самые сооружения, поговаривают давно, а когда снесут, да и снесут ли — никто толком не скажет. Галину Дмитриевну такие разговоры пугают, она боится, что дом у нее отберут и дадут взамен квартиру.
— А умру я, то куда та квартира? — сказала она мне. — Хату можно продать да гроши — Толе… Если б знала точно, что снесут, то продала бы и уж на квартире перебилась бы…
— Да оно так, — согласился я, понимая, что это, может быть, ее самая большая досада. — Можно у Толика пожить…
— Ой, да чего же я к нему поеду, — ответила Галина Дмитриевна, — мешать только… Нет, я нашла бы квартиру да и пожила, сколько там той жизни. Пенсии мне хватит… Ах, — вздохнула она, — если бы знать, что будут сносить…
Не знаю, отчего мне вспомнилось, как давно когда-то мчался я на коньках по обледенелому тротуару и не заметил Галину Дмитриевну. Когда я пролетел мимо, она прокричала мне вслед: