Мазин слушал женщину, думая о том, как это должно быть тяжело — остаться совсем одному на свете; он никогда не видел детдома и теперь представил его похожим на школу, в которой когда-то учился. И отчего-то подумалось ему, что многие люди живут как-то тяжело и неприкаянно, словно все они в детстве потеряли родителей.
— Так где же она теперь? — спросил он женщину. — В каком городе?
— А вы что, поедете к ней?..
— Поеду, — не сразу ответил Мазин, думая, как бы не испугать своим ответом женщину, а то она и адрес не даст.
Но та, похоже, не очень удивилась, только пригляделась к нему внимательнее, пожевала губами и сказала:
— Даже не знаю, что делать.
— Не бойтесь, я ей плохого не желаю, — заверил Мазин.
Женщина снова вздохнула, будто не зная, верить этому или нет, пошла в дом и долго не возвращалась. Наконец она вышла и молча протянула ему пустой конверт. Он взял его и, повернув к свету из окна, прочитал обратный адрес. Там было написано: «Красноярск. Улица…» Мазин долго смотрел на конверт, словно не верил своим глазам, и не слышал, как женщина спросила, не приезжал ли он к Стеше раньше.
— Вот такие дела, — сказал он женщине, думая уже о том, как поедет в аэропорт и полетит обратно, распрощался и пошел по темным улицам.
Через полчаса он уже ехал в аэропорт, смотрел на прохожих, на деревья, листья которых казались неестественно зелеными от яркого света фонарей, и думал о том, что, несмотря ни на что, его приезд не такой и бесполезный: во-первых, он теперь знал адрес Стеши, а во-вторых… Это было сложно объяснить, но ему казалось, он сделал то, что должен был сделать, и таким образом оправдался перед Стешей. Мазин улыбнулся этим мыслям, тут же подумав, что это вовсе не так и что все оправдания впереди. Пришло в голову, что за четыре года могло многое измениться, и то, что Стеша жила в Красноярске, еще ни о чем не говорило. Он отмахнулся, решив об этом не думать: теперь он знал, куда надо ехать, и надеялся, что подвернется хотя бы какой-нибудь самолет на восток. «Любой, — подумал он. — На Свердловск или на Омск, а там — доберусь… Доберусь!» Он повторил это слово, словно цепляясь за него, потому что в этот момент пришла страшная догадка, от которой сразу стало тоскливо и грустно: Стеша, наверное, не простит его никогда.