Мы пошли проводить соседку до порога, но, когда открыли дверь на улицу застыли, как каменные изваяния. У дома Богдана Силыча из повозки доставали носилки с нашим мясником. Ерофей одним прыжком сорвался с крыльца и побежал через дорогу, Боянка, сунув мне в руки миску с рыбой, заторопилась следом. Я же осталась нервно топтаться на месте. Помочь я там ничем не смогу, а суетиться создавая толпу, считаю не разумным.
Печальная соседка к крыльцу вернулась минут через десять.
— Не пустили меня к нему, да, — всхлипнула она. — Говорят, не бабье дело на раненых мужчин пялиться. А я же не любопытство тешить, помочь чем хотела.
Женщина утерла слезу уголком платка, махнула рукой и побрела к своему дому, чуть ли не на каждом шагу оглядываясь на людей, всё ещё суетящихся около лавки мясника. На эмоциях я сильнее прижала к себе миску с сельдью и, ругнувшись про себя на то, что не отдала подарок, побежала догонять Боянку.
Вернувшийся через час Ерофей только что не плакал — у Богдана Силыча был сильный ушиб спины. Настолько сильный, что ноги отказали. «Лекарь что говорит?» — торопливо пишу на доске.
— Какой лекарь? По дороге с ним это случилось. Телега сломалась, полез поправить что-то, а она ещё сильнее осела, да на спину ему. — Парень глухо застонал и выдал неожиданное: — Даша, из-за меня это! Я виноват!
Чуть мимо стула не села, услышав такое признание. В чём виноват?
— Проклятый я, Даша, проклятый! — уткнулся лицом в ладони Ерофей. — Все, с кем меня жизнь сводит, умирают. Сначала баба Лина, потом Гнат, теперь Богдан Силыч. Все, Даша, все!!!
Он сполз по стене, на которую спиной опирался, и сел на пол прихожей, где мы вели столь занимательную беседу. Понимая, что у парня истерика, побежала на кухню, зачерпнула воды в кружку. Сунула в руки — пей! А сама за досочку схватилась. Написала вопрос и ткнула парню под нос — читай!
— Сколько лет было бабе Лине, когда она умерла? — едва слышно прочитал жених. Прочитал и задумался, по глотку отпивая воду. — Ну… не знаю даже. Стара она была очень. Может, и сто лет было. Не удивлюсь даже.
Торопливо пишу следующий вопрос.
— Сколько лет я у неё жил? Почти десять. Она говорила, что нашла меня у реки на Ивана Купалу. За травами пошла в ночь, а нашла меня. — Ещё один едва слышный всхлип, пустая кружка поставлена рядом на пол, и лицо парня светлеет от воспоминаний о славной женщине Лине, что не дала ему сгинуть.
Но у меня ещё есть вопросы.
— Гнат? Ох, Даша, не след тебе такие вещи знать, ну да ладно. — Ерофей немного позу сменил, но я видела, что не совсем ещё отпустили его призраки прошлого. Держат пока, не давая расслабиться. — Тот мужик, что за собой позвал, привел меня… Он сказал, что это школа для умных мальчиков. Дом за высокой оградой, кобели цепные злющие во дворе, суровые парни с плетьми и человек десять пацанов, погодков моих. Учили там мальчиков быть угодными и женщинам, и мужчинам. А потом или продавали желающим, или устраивали в трактиры работать, куда ходят… — парень поморщился брезгливо, и его передернуло от отвращения. — Мне об этом в первый же день мальчишка рассказал, который в доме том уже полгода «науку» проходил. С усмешкой гаденькой, со смешками ехидным. А главное, сказал он тогда, что убежать отсюда невозможно. Вот не знаю, как бы дальше сложилось, не скажи он так. Иногда думаю: а вдруг бы смирился? Но слова были сказаны, и я сбежал. Не спрашивай, как. Не помню. Будто сторожам глаза кто отвел, точно на собак морок сонный навели, словно на крыльях забор перелетел. Даже узелок свой сохранить сумел.