– Тебе здесь не рады, Лаура.
– Значит, нет. – Я ставлю сумку на знакомую полочку. – И все-таки я настаиваю. Пойдем в кабинет, не хочу говорить при посторонних.
Ингрид переводит взгляд на меня, потом на него.
– Ты слышал?! Нет, ты это слышал?! И после всего, что она сделала, у нее еще хватает совести…
Не дожидаясь продолжения, я подхожу к ним, из-за чего Ингрид лишается дара речи. Беру отца под руку и киваю в сторону коридора. Странное дело, но он сразу идет за мной, а я… чувствую разрастающуюся внутри ледяную бурю. Такую, как если бы в двух шагах от меня стоял Торн и его пламя бежало по венам, превращая мою кровь в жидкий азот.
В кабинете я устраиваюсь в кресле, в котором когда-то сидела… Будем честны, я часто в нем сидела, в том числе и в тот день, когда узнала о приглашении от «Эрвилль де Олис» и моем «почетном» назначении на должность одной из невест Торна. Мне стоило тогда вести себя как сейчас: проявить больше твердости, и ничего этого не было бы.
Но все это было. Поэтому я дожидаюсь, пока отец сядет напротив меня, и говорю:
– Я люблю тебя.
Такого он еще больше не ожидает, поэтому на миг замолкает, а потом его лицо искажается от гнева.
– Ты?! Ты хоть представляешь, что ты натворила?! Ты уничтожила нас. Нашу семью! Все, к чему я шел долгие годы, разрушила мою карьеру. Нам придется уехать, а я даже не представляю куда.
– Возможно, так будет лучше.
Отец моргает, словно не верит в то, что я сказала, а я продолжаю:
– Я люблю тебя. Я люблю Сильви. Я даже Ингрид по-своему люблю, но ни тебе, ни ей я больше не позволю повышать на меня голос или поднять на меня руку. Ты ударил меня, когда я больше всего нуждалась в твоей поддержке, ты отдал меня мужчине, который считает возможным выслать нас из страны только потому, что все получилось не по-его. Теперь подумай, стоит ли переживать о том, что ты не займешь правящую должность рядом с ним.
– Ты сумасшедшая, – выдыхает отец. – Ты сошла с ума, Лаура!
Он поднимается из-за стола, подставка для планшета летит на пол из-за его резкости.
– Ты пришла сюда после всего, что ты натворила, и ты мне все это говоришь… Ты смеешь мне все это говорить?! После всего, что я для тебя сделал? Да, я пытался устроить твою жизнь, чтобы ты не прыгала все время, сверкая трусами, на своих лентах! Чтобы у тебя было все! И как ты этим распорядилась?! Выбросила на помойку! Вместе с семьей! Со всеми нами! После этого ты смеешь говорить мне о любви?!
Я глубоко вздыхаю. Слова отца должны больно ранить, но боли нет. По крайней мере, я ее не чувствую: то ли срабатывает заморозка, взявшаяся во мне непонятно откуда, но очень кстати. То ли я все это пережила в тот вечер, когда очнулась после случившегося в «Алой ленте». Я не нужна ему. Он меня не слышит. Не понимает. Не хочет понимать. А я не хочу понимать его, и, наверное, это уже стоит признать. Равно как пора перестать цепляться за прошлое.