Брам встал с кровати, на что я попыталась запротестовать, но вышло только хихиканье, так как парень споткнулся, пытаясь удержать равновесие. Я была наслышана о неуклюжести Брама после сна, но никогда не наблюдала за этим воочию.
— Ты пьян? — спросила, наблюдая, как тот прислонился к стене.
— Нет, — парировал он, защищаясь. — Мне просто нужна минутка, чтобы проснуться.
— Самая милая вещь, которую я видела, — сказала серьезным тоном, осторожно садясь в постели.
— Заткнись.
— Нет, правда, ты как новорожденный жираф. Очаровательно.
— Я не могу связываться с тобой прямо сейчас, но ты ведь знаешь, что у меня хорошая память?
— Шаткая походка и озадаченность на лице, — дразнила я, когда его выражение лица стало еще более недовольным.
— Здесь темно, и я не ориентируюсь в твоем пространстве, — спорил Брам, сделав несколько осторожных шагов вперед.
— Не так уж и темно.
— Значит, у тебя зрение как у гребаной летучей мыши, — пробурчал. — Где твои таблетки?
— На комоде. Там же кружка с водой.
Он доковылял до комода и схватил мой маленький оранжевый бутылек с таблетками и кружку, но когда подходил к кровати, его шаги становились увереннее.
— Ты довольно легко нашел эти таблетки в очень темной комнате, — съязвила я, когда он протянул мне бутылек.
— Заткнись, — ответил Брам, протягивая мне воду, а затем залез на кровать и снова расположился позади меня.
Усмехнулась, когда он пытался устроиться поудобнее, затем выпила свою таблетку. Я не была уверена, как мне лечь. Брам лежал на спине, заложив руки за голову, но я не знала, хотел ли он, чтобы я свернулась рядом с ним. Однако лечь на бок спиной к нему казалось грубым поведением. Являлось ли это нарушением этикета совместной дележки кровати? В фильмах пары обычно лежали так, когда ругались — не то чтобы мы пара или что-то подобное.
Наконец, мне удалось лечь на спину рядом с ним, хотя и было не совсем удобно, и положить руку на живот. Так должно быть нормально. Супер беззаботная поза.
— Почему тебе сделали операцию? — тихо спросил Брам, как только я удобно устроилась.
— У меня… фиброзная опухоль матки. Доставляет болезненные ощущения годами, и наконец, я поняла, что больше не могу этого терпеть, — ответила так небрежно, насколько могла. Не стала описывать длительные периоды, когда чувствовала себя истощенной и подавленной, или когда мне было больно заниматься сексом. Не собиралась делиться тем, что крутилось у меня в голове на протяжении года, прежде чем я решилась на операцию. Не стала рассказывать, что мысль никогда не выносить своего ребенка, казалась мне ненавистной долгое время. Что в свой двадцатый девятый день рождения я приняла решение, что не могу больше справляться с болью, в то время как тешу себя мыслью, что возможно, когда-нибудь у меня будут муж или дети. Что две недели до операции я проплакала, и что даже лежа на операционном столе во мне закралась мысль, правильное ли это решение.