– Ничего, ваше величество.
Он намерен и дальше отвечать односложно, пока король не отошлет Брэндона восвояси.
– Если эта история родом из Дувра, – замечает тот, – значит ее выдумали французы.
– Порочишь французов, Чарльз, – говорит Генрих, – а от их денег не отказываешься.
Герцог оскорблен:
– Но я же этого не скрываю!
– Видите ли, ваше величество, – вставляет он, – милорд Суффолк берет также деньги у императора, так что одно уравновешивает другое.
– Знаю, – говорит Генрих. – Господь свидетель, Чарльз, если бы мои советники не брали денег, мне пришлось бы платить им самому, а Сухарю пришлось бы изыскивать на это средства.
– Сэр, – обращается он к королю, – что будет с Томасом Болейном? Возможно, не стоит отбирать у него графский титул?
– До того как я его возвысил, Болейн был небогат, – отвечает Генрих. – Однако он сослужил стране некоторую службу.
– К тому же, сэр, он искренне стыдится преступлений, которые совершили его дочь и сын.
Генрих кивает:
– Хорошо. Только он должен отказаться от этого глупого титула «монсеньор». И не попадаться мне на глаза. Пусть сидит в своих землях, подальше от меня. Как и герцог Норфолк. Я больше не желаю видеть никого из Болейнов, Говардов и их родни.
До тех пор, разумеется, пока французы или император не задумает вторгнуться в наши земли либо шотландцы не перейдут границу. Если запахнет войной, первым делом вы вспомните о Говардах.
– Болейн останется графом Уилтширским, – говорит он. – А вот должность хранителя малой королевской печати…
– С этим справитесь вы, Сухарь.
Он кланяется:
– И если вашему величеству будет угодно, я оставлю за собой также должность государственного секретаря.
Стивен Гардинер занимал ее, пока, как тонко заметил мастер Ризли, его не сместили. Он не желает, чтобы Стивен наушничал, выплескивая королю свои гнилостные измышления в надежде, что его вернут ко двору. И единственный способ этого не допустить – взять все на себя.
Однако Генрих его не слушает. На столе перед ним стопка из трех книжиц в переплете алой кожи, перевязанная зеленой лентой. Рядом его ореховая шкатулка для писем, еще времен Екатерины, украшенная ее вензелем и гранатом, ее эмблемой.
Генрих говорит:
– Моя дочь Мария прислала письмо. Не помню, чтобы я разрешал ей мне писать. Может быть, вы?
– Я бы не посмел.
Он был бы не прочь заглянуть в шкатулку.
– Кажется, она питает надежды, что может стать моей наследницей. Как будто считает, Джейн не сумеет родить сына.
– Она сумеет, сэр.
– Легко сказать, одна уже клялась, но не сдержала клятвы. Наш брак чист, говорила она, Господь вознаградит вас. Но прошлой ночью во сне…