Зеркало и свет (Мантел) - страница 583

В день, когда принимают билль о лишении прав, приходит Стивен Гардинер. Кутается, будто замерз.

– Я пришел спросить вас о так называемом браке короля.

Уже по одной формулировке он понимает, что от него требуется:

– Я все для вас запишу. С самого начала.

– Ничего не опускайте, – говорит Гардинер. – От ваших первых переговоров с Клеве до якобы брачной ночи. Изложите все, что слышали о помолвке дамы с герцогом Лотарингским, и честно напишите о нежелании короля вступать в этот брак.

Он поднимает брови.

Гардинер говорит:

– Леди Рочфорд и другие подтвердят, что брак не был осуществлен. Врачи тоже подтвердят. Если она приехала сюда девицей, то и уедет девицей, поскольку король, сомневаясь в законности брака, воздержался от плотского соития.

Он думает, я мог бы поступить, как Джордж Болейн, ославить Генриха так, что тот сгорит со стыда. Однако у меня сын, и два внука, и племянник, и у племянника есть дети. У Джорджа детей не было. Вслух говорит:

– Женить короля всегда было моей задачей. Теперь ее возложили на вас? Полагаю, новой женой станет племянница Норфолка? Что будет с королевой?

– Принцесса Клевская уже покинула двор. Король отослал ее в Ричмонд. Обещал приехать к ней туда, но, разумеется, не приедет. Надо прекратить ее женские сетования или, по крайней мере, сделать так, чтобы она сетовала подальше от короля.

Он думает, она, бедняжка, наверняка перепугана. И некому о ней позаботиться.

– Я полагаю, деньги помогут сгладить обиду.

– Разумеется, она получит содержание. Я этим займусь. Но прежде надо аннулировать брак. Король говорит, Кромвель знает об этом больше кого бы то ни было, исключая меня. Если вам дорого спасение души, вы должны написать правду. От вас потребуют присягнуть.

– С чего мне отказываться? – говорит он. – Готов также присягнуть, что я – честный слуга короля и что вера моя – соборная и католическая, ничем не отличается от той, которую исповедует король. Странно, что в одном вопросе мое слово будет считаться истинным, а в другом – нет.

– Вы – умирающий, – говорит Гардинер. – Они, как известно, не лгут. Прислать Сэдлера вам в помощь?

Он не хочет, чтобы Рейф видел его за этим последним делом. Он думает: аннуляция брака аннулирует меня.

– Я знаю, что требуется, – холодно говорит он. – Предоставьте это мне, милорд епископ. А теперь выметайтесь.

Он садится. Факты выстраиваются в голове, фразы встают одна за другой, но, прежде чем взяться за перо, он роняет слезу и думает: я оплакиваю себя, на этих бумагах кончится моя полезность. Годы неусыпных трудов и насилия над собственной душой, тяжесть топора в руке – ничего этого больше не будет. Когда Генрих умрет и предстанет перед Судом, то ответит за меня, как и за всех своих слуг; он должен будет сказать, что сделал с Кромвелем. Я никогда не стремился занять его место. По всей Англии есть стоячие камни: это те, кто мечтал править. «Ветка, камень, глыба, прут, меня королем Англии назовут». За свою дерзость они обречены стоять тысячу лет, две тысячи лет, под ветром и дождем; вокруг камни поменьше – несчастные, бывшие их рыцарями. Пересчитайте эти камни, и – чуднóе дело – у вас никогда не получится дважды одно число. Разрушений не счесть, не описать пером.