Ого, а он довольно глубоко в курсе, или это моя неожиданная популярность оказалась столь широка?
- Это все знакомство с Василием Петровичем Собко, он меня с пути истинного сбил.
Морозов заливисто рассмеялся.
- Что это вы такое веселое Савве Тимофеевичу рассказываете? - к нам снова подобрался женсовет МХТ. - А нам?
- Милые дамы, вы хотите равноправия даже здесь?
- Да! - дурачась притопнула ногой Андреева.
- Ну, тогда вам необходимо в роли Дездемоны душить Отелло.
Немудрящая шутка вызвала бурный восторг присутствующих, но нас позвали к столу, где меня заботливо усадили между Андреевой и Халютиной. Последовала вереница тостов за процветание театра, за режиссеров, за актеров и актрис, за культуру в целом - словом, ничего особенного и я заскучал.
- И как вам сегодняшняя пьеса? - заметив это, попытался втянуть меня в общий разговор сидевший напротив Шехтель.
- Трудно сказать, не специалист. Вот если бы вы меня спросили о расчете неразрезной балки или шарнирной арки, - улыбнулся я в ответ. - Хотя образ чайки интересный, интересный… Знаете, - не удержался я от небольшого хулиганства, - из него может выйти неплохая эмблема для театра, чайка, парящая над волнами. Символично, не правда ли?
- Пожалуй, - задумался Федор Осипович, как раз и ставший автором знаменитого МХАТовского лого.
- Михаил Дмитриевич, я смотрю, вы несколько равнодушны к театру? - поддержала разговор Андреева.
- Да, Мария Федоровна, особенно к опере. В любом случае жизнь куда как интереснее.
- И что же вас так отталкивает в опере?
- Невероятная, запредельная ходульность. Солист и солистка стоят на авансцене и пять минут поют, разводя и сводя руки - так в опере выглядит стремительная погоня. Или дама весом в десять пудов изображает юную воздушную девицу.
Присутствующие опять засмеялись, а я добавил:
- Я готов принимать вокальное и драматическое искусства раздельно, но вместе… Кроме того, опера обладает ужасным свойством - смотришь на циферблат через два часа после начала, а прошло всего пятнадцать минут!
Смех перешел в хохот, в нашу сторону повернулись почти все собравшиеся.
- Так что я опасаюсь ходить в театры, боюсь что-нибудь отчебучить и будет со мной как с тем трагиком.
- С каким же? - спросил сам Станиславский, пока еще молодой красавец-усач, а не тот добрый дедушка в бабочке, которого мы привыкли видеть на фотографиях и которого Советская власть сделала живым классиком и непогрешимым авторитетом.
- Ну как же, в театре банкет после бенефиса, не пригласили только трагика и комика, сидят они в номере паршивой гостиницы, трагик говорит, - тут я подпустил отчаяния в голос, уперся рукой в лоб, изображая типичного “несчастливцева” российской сцены и произнес почти рыдая, - Не пригласили! Забыли!