Улыбнувшись при мысли о нашем страже, я опустила взгляд на землю и умиротворенно вздохнула. На душе было невероятно уютно. И ночь была теплой, и день, предшествовавший ей, — веселым, и молодой мужчина, неспешно шагавший рядом со мной, казался естественным и важным дополнением того, что сейчас происходило со мной. Бросив на него быстрый взгляд украдкой, я снова посмотрела на небо и спрятала очередную улыбку.
А где-то вдалеке за нашими спинами пылал костер, и молодые иртэгенцы продолжали возносить хвалы наступившему лету жаркими танцами. До нас доносились гулкие звуки барабанов, название которых я не знала и узнавать не спешила. Это знание сейчас было лишним. Барабаны и барабаны, пусть и большие и немного необычные с виду. Они били не для меня, и не для мужчины с удивительно глубокими синими глазами. Страсть рождавшаяся под их ритм принадлежала тем, кто готов был ей предаваться.
Впрочем, когда зажгли кострище, и молодые иртэгенцы огласили воздух криками, приветствуя последнюю часть праздника, я поддалась их шальному веселью, в которое успела окунуться к тому моменту, и направилась вместе со всеми, но Танияр, поймав меня за руку, остановил.
— Не надо, — сказал он, отрицательно покачав головой. — Тебе это не нужно.
— Почему? — изумилась я. — Мама говорила, что у костра тоже танцуют.
— Танцуют, — усмехнулся алдар. — Но не те танцы, которые ты танцевала раньше.
— А что там будет? — живо заинтересовалась я.
— Там будет хорошо, даже очень, — он снова хмыкнул. — И утром им тоже будет хорошо, а тебе — нет.
— Почему? — искренне удивилась я.
— Потому что ты другая, Ашити, — Танияр улыбнулся и указал взглядом в сторону от костра: — Идем, я покажу тебе то, что лучше костра и жарких танцев.
— И что же ты покажешь мне, сын Вазама? — хмыкнув, спросила я, еще пребывая во власти буртана, продолжавшего дарить мне легкость и веселье.
— Я покажу тебе покой, — ответил алдар. — Идем.
Мне хотелось сказать, что я уже пресыщена покоем, и что теперь я желаю развлечений, но, глядя в лицо воина, отчего-то промолчала. Лишь кивнула и последовала за ним. Никто не остановил нас, никто не окликнул Танияра, но он бы и не откликнулся, в этом я была уверена. И все-таки я спросила:
— Тебе не нравятся жаркие танцы? Мама говорила, что у костра собираются те, кто свободен и молод…
— Я долго сгорал в пламени этого костра, но он меня уже не греет, — сказал Танияр. — Больше не хочу.
Вскоре отсветы костра и удары в барабаны остались позади, а нам распахнула объятья ночь. Хмель, более не получавший пищу, начал отступать. А может просто сказалось умиротворение пейзажа, овеянного сгустившимся сумраком и стрекот невидимой букашки, а может и птицы, здесь животный мир тоже говорил на незнакомом мне языке. А еще звезды на чистом от облаков небе и блеклый свет луны, придавший миру призрачной таинственности, шорох травы под ногами и касания легкого ветерка, приятно охлаждавшего распаленную кожу. Но то шальное состояние, владевшее мной с наступлением сумерек, растворилось вместе со звуками человеческого разгула. Пришел покой…